— Нет, — не моргнув ответил Карпухин, — мы эксцентрики…
— Как жаль, что я не посмотрела. И художник Васильев был? Вам понравилось у нас на «Огоньке»?
— Чудесно! Знаете ли — гостеприимно, радушно и как-то от всего сердца. Кстати, что это за учреждение?
— Санаторий, — удивленно ответила она, — «Красный Октябрь».
— Ах да! — припомнил Карпухин. — Понимаете ли, мы сегодня выступали в школе, в воинской части и в банно-прачечном комбинате. Все перепуталось. А что касается Васильева, то он, как всегда, был великолепен. Он привез с собой свои последние работы из цикла «Затаенное дыхание». Это про любовь. Ему хотелось доставить сюда пятиметровую скульптурную группу, но автоинспекция не разрешила.
— Очень жаль. Пожалуйста, выпейте, если спешите, — вздохнула девушка.
— С удовольствием, — Карпухин подтолкнул упирающуюся Валю к столу. — У нас, видите ли, сегодня — как это по-старинному? — помолвка… Поэтому моя женщина очень смущается.
— О, я поздравляю вас и желаю вам всего самого, самого… — официантка расцвела улыбкой, прижала к груди руки и кивала высокой прической, испорченной кружевным венчиком.
— Спасибо, — прошептала Валя. — Но он все шутит…
Виталий выпил коньяк и съел кусочек лимона.
— Дорогая, нам надо спешить.
Валя, натянуто улыбаясь официантке, пригубила вино.
Их уже искали по лесу. Бас Глушко был слышен от самого санатория.
— Я напишу ей письмо, — каялся Карпухин. — Понимаешь, такой экспромт… Не мог удержаться.
— А фамилия?
— Напишу на имя зам. по хозчасти, пусть удержит с меня стоимость рюмки коньяка.
У костра они увидели Аллу. Та тоже их заметила и крикнула:
— Пришли-и! Эй, они пришли!
Из кустарника, ломая сучья, вышел Глушко. Через несколько минут мелькнул огонек сигареты Великанова.
— Ты, Карпухин, индивидуалист и очковтиратель, — заявил Саша. — Где дрова?