Дарья Петровна в ответ только вздохнула.
— Ты подождешь меня? Я в магазин схожу.
— Нет, пойду.
Внизу он заглянул в почтовый ящик. Писем не было. Целую, Алла! Убедите жениха, что эти слова стали эпистолярным штампом!
День получился солнечным. А с утра еще досаждал вчерашний ветер, Глушко помахал рукой Дарье Петровне и зашагал вверх по Ленинской.
Зарубин снял с вешалки потрепанный пиджачок. Зная по опыту, как трудно доходят до Карпухина простые вещи, счел нужным вернуться к старой истории:
— Я не уверен, что о нашей драке не известили главного врача. А тот соответственно доложит облздравотделу, и но этой причине…
Великанов оторвался от своего конспекта и шумно вздохнул:
— Помолчал бы ты, тянучка. В сотый раз об одном и том же.
Карпухин, широко расхаживая по комнате, деловито возразил:
— А ты, Дима, оба моторчика сжег? Испортил, брат, себе характеристику. Не возьмут тебя теперь в крупное лечебное учреждение.
Зарубин насторожился, уставился на Виталия. Тот спокойно взял ножницы и занялся ногтями.
— Я никуда не собираюсь, чтобы тебе было известно, — ответил Дмитрий.
— …и вследствие этого, — подхватил Виталий, — у нас, дорогие коллеги, нет ни малейшей причины впадать в так называемую ажитацию! Я правильно развил твою мысль, Дима? — спросил он у растерявшегося Зарубина.
— Какое еще крупное лечебное учреждение? — встрял в разговор Глушко. — Он у себя в районе живет как у Христа за пазухой. Бывал я у него…
— У Христа — это что! — живо откликнулся Виталий. Вот кабы у богоматери…
Коля Великанов снова оторвался от тетрадки: