Круглый стол на пятерых

— Ничего не слышно, — отозвался Глушко. — А Митрофан Яковлевич только посмеивается.

Великанов поставил ведро на стол, присел на краешек грязной табуретки.

— Надо попросить Басова, может, подкинет нас к Андрею. У него хорошая машина.

— Отличная мысль, — воодушевился Виталий. — И вовремя опубликована.

Николай — сигарета в углу рта — в позе художника разглядывал стену. Он все еще находился во власти наступившей в мире ясности. Все очень просто, никакой фантасмагории.

— Хорошая идея — как скоропортящийся товар, — заявил он весело, — она не подлежит длительному хранению.

Карпухин, не отрываясь от терки, пропел тенорком:

Поделись хорошей мыслью с другом на горячем мысе, и откатится жара, ту-ру-ру да та-ра-ра!

Глушко присел на — корточки. Трогая тылом ладони козырек поношенной кепки, сказал:

— Валя Филимонова уверяла меня: дескать, Виталий Петрович Карпухин — хороший поэт. Что бы это значило?

Зарубин живо повернулся к Карпухину.

— Эх, я бы на твоем месте! — он прищелкнул пальцами и вдруг испугался собственной несолидности.

У Виталия запотели очки. Он снял их и протер краешком выпущенной рубахи. Без очков он казался беспомощным и еще более худым. А когда толстые Виталькины окуляры заняли свое место, все увидели человека серьезного и сосредоточенного, которому некогда болтать языком. Его терка металась по стене.

Глушко выпрямился и неожиданно спросил Зарубина:

— Слушай-ка, Дима, откуда ты знаешь Микешину?

Зарубину не понравился вопрос. Не оглядываясь, он чувствовал, что Сашка ждет ответа. Остальные вроде не проявили интереса к Микешиной. Дима ответил небрежно:

— Моему дядьке помогает строить дом этот, как уж его назвать — муж он ей или что-то около того. Я был у дядьки, а меня попросили посмотреть ребенка.

Карпухин тем временем взглянул на часы. Великанов рассмеялся из угла.

— Готов присягнуть, что у Витальки неотложные дела…

Виталий, скрывая смущение, быстро ответил:

— Тяжела твоя правда, Кока-Коля. Я, понимаешь ли, спешу…