Круглый стол на пятерых

— Ладно, — подмигнул ему Глушко, — на сегодня хватит.

Карпухин удовлетворенно шмыгнул носом и снял берет.

Своды души моей подпирают

красивые, острые стрелы амура

Смотрите — шагаю вполне солидный. Солидный костюмчик, солидные мысли. А за плечами солидные крылья, а под крылами солидные плечи. Девчата смотрят из-под ладони, девчата видят мои ботинки, у них не стерты еще подошвы и марка фабрики «Скороход». И может статься, что антиподки, услышав шаги мои через землю, к земле припадают прелестным ухом, поскольку шагает Виталий Карпухин.

Но я не могу, дорогие девчата, поймите меня, дорогие девчата, я прав не имею доверить вам больше, чем эта солидность, чем эти ботинки. Хочу вам напомнить, что сердце мужчины, хочу вам как медик сказать… та-та-та-та, что сердце с его четырьмя полостями, увы, предназначено лишь для одной. В предсердии левом — красивая Валя, в предсердии правом — моя Валентина, в желудочке слева — знакомьтесь — Валюха, а в правом желудочке тоже она. Ах, если сказать языком старинной поэзии… та-та… я сбился с размера, — то своды души моей подпирают красивые острые стрелы амура.

А мысли бегут, как по ре-, как по рельсам, а песни летят, как по но-, как по нотам, а солнце скатилось с небес, как по маслу — во имя свиданья свернуло работу, во имя свиданья, чтоб было темно, чтоб мы на вечерний попали в кино.

О нет, я не против — да здравствует солнце, да здравствует солнце, которое завтра, которое снова отдаст себя в жертву, во имя влюбленных… та-та… темноте.

Я чинно шагаю по улице людной, меня провожают большие витрины, меня зазывают киоски с мороже… опять не влезает в размер это слово — ну, в общем, киоски, где есть эскимо. Но я не транжира, не мот, я расчетлив. В моем гомонке притаилась пятерка, пятерку я занял у Димы Зару…

Уже до сеанса осталось немного, в билетные кассы уткнулась дорога. Танцуй под часами, Виталий Карпухин! О черт! Разнесутся по городу слухи: меня увидал Николай Великанов…

И теперь уже не было ни тонкого

жужжания пчел,

ни газовавшей в гараже машины,

ни санитарок с алюминиевой посудой,

и разом кончилось одиночество

Архипов, положив ногу на ногу, держался за голенище сапога. Носы сапог сияли, натертые байковым нутром калош. Голова Архипова острижена наголо. Короткопалая пятерня все время у лица: трогает подбородок, проходит под носом, колупает прыщ на левом виске.

— Я его уволил, потому что по образованию он дезинфектор, а не рентгентехник, — спокойно объяснил Андрей.

Левая пятерня Игоря Александровича растопырилась и постучала по голенищу. Подыскивая слова, он заботился, чтобы его отношение к этому выскочке не нашло второго толкования.

— Ступина прислал к нам облздравотдел. Начальству лучше знать, какое у Ступина образование. Это раз. Дальше: вы не согласовали увольнение с месткомом, поэтому я данного товарища снова принял.

Золотарев кивнул. Ему доставляло странное удовольствие сознавать, что против глупости и недоброжелательства Архипова у него, Андрея, припрятано нечто неожиданное — хладнокровие, которого ему всегда не хватало.