Мертвый кролик, живой кролик

22
18
20
22
24
26
28
30

– Сделайте скидку на то, что Алле было немногим больше двадцати пяти. Нина подобрала снимки и сразу все поняла, в частности, что эти фотографии были использованы как инструмент давления на отца. Она раскричалась, Алла испугалась и убежала. Нина потом сожалела о своей несдержанности.

– Чем все закончилось?

– Ничем. Или вы полагаете, Алла принесла извинения? Ей органически чужда мысль, что она может быть в чем-то виновата или неправа. Я уверен, она не испытывала ничего, кроме возмущения, что план не сработал. Со временем общение с отцом возобновилось.

– Как ни в чем не бывало?

Арсений пожал плечами:

– Ратманский не предъявляет завышенных требований к младшим детям. С них нельзя спрашивать как со взрослых, это понимают и Нина, и он.

– Вы не думаете, что они могут быть замешаны в исчезновении Нины? – спросил Макар.

Арсений покачал головой.

– Я невысоко ценю их моральные качества, однако инстинкт самосохранения у них есть. Нина – любимая дочь Константина Михайловича, и если он хотя бы заподозрит, что Алла и ее брат имеют отношение к ее похищению… – Он зажмурился и втянул голову в плечи. – Нет, нет, нет! Конечно, я знаю их недостаточно хорошо. Но от исчезновения Нины они ничего не выигрывают.

Илюшин подумал, что на суждения Рутберга нельзя полагаться. Перед ним был человек определенно неглупый, но очень наивный. Арсений считал, что наследство Ратманского – недостаточное основание для двух жадных умов, чтобы пойти на преступление. Однако судя по тому, что успел узнать Макар, мертвая Нина устраивала детей Ратманского больше, чем живая.

– Арсений, простите за нескромный вопрос. Вы так долго встречаетесь с Ниной… Почему вы не живете вместе?

Скрипач вздохнул.

– Нина не хочет. Я думаю… нет, я уверен, я знаю: она любит меня! Я ей по-настоящему дорог. Вы сейчас улыбаетесь? – встревожился он. – Я комичен со своей высокопарностью?

– Вы не комичны и не высокопарны, – возразил Илюшин. – Это, скорее, трогательно.

– Ах, это хорошо. – Рутберг положил перед собой руки на стол, как послушный ребенок и, кажется, успокоился. – Надо мной частенько смеются, и я не всегда могу понять, в чем причина.

– Люди такие странные, да? – понимающе проговорил Макар.

Рутберг вскинул на него доверчивый взгляд и с силой сказал:

– Очень. Очень! Вы знаете, с Ниной у меня нет подобных трудностей, совсем! Она всегда проговаривает свои чувства. Иногда это выглядит… будто психологическое пособие по общению с когнитивно ограниченным. Но я не обижаюсь, я благодарен! Как-то раз она сказала, что слишком о многом умалчивала в своей прошлой жизни и в нынешней взяла на себя нечто вроде обета: не повторять этой ошибки. Но я сбился с мысли, отвлекся, простите…

– Ничего страшного, – заверил Макар. – Мы обсуждали, отчего вы с Ниной не стали жить вдвоем.

– Да-да! Нина быстро устает от людей. Вы скажете: она могла бы запираться в своей комнате. Но одиночество в своей комнате и одиночество в своей квартире отличаются, как плавание в моторной лодке от плавания с дельфинами. Я не хочу превратиться для Нины в обузу. У вас такой взгляд, словно я вам кого-то напоминаю и вы пытаетесь вспомнить, кого именно, – неожиданно сказал Рутберг. – Вы так вглядываетесь…