Бабкин выяснил, что система контроля за сотрудниками устроена несложно. «Всем, кто работает на выездах, выдаются смартфоны с приложением, – объяснила жердь. – В квартирах установлены экраны с динамическим кьюар-кодом. Он генерирует меняющуюся дату, время и цифровую подпись. Нужно поднести смартфон к экрану. Данные считываются и автоматически отправляются в общую базу. Выходя, сотрудник снова подносит телефон к считывателю».
Пока она отвечала на очередной телефонный звонок, Сергей обмозговал эту систему и обнаружил в ней слабое звено. «Если медсестра передаст свой смартфон третьему лицу…» – начал он. Жердь замахала на него руками, и Бабкин замолчал. «Вы меня перебили, я не договорила, – строго сказала она, хотя ее никто не перебивал. – На экране – камера. Сначала фото, затем – отчет о времени посещения. Извините, уж не знаю, под кого вы копаете, но у нас безукоризненный отбор сотрудников!»
«То-то они и пашут как лошади по двенадцать часов», – подумал Сергей. Он ни под кого не копал. Шурыгина, если не считать ситуации с Ниной, казалась ему человеком честным. Честным и глубоко несчастным, причем несчастным по собственному выбору. Сколько он ни встречал подобных ей женщин, они всегда клали свою жизнь на алтарь служения, выбрав для этого самого бесполезного, злобного и пустого божка. Шурыгиной, с его точки зрения, повезло: она действительно помогала нуждающимся. Обычно из таких, как она, получались многолетние жены алкоголиков.
– У меня совершенно вылетело из головы, о чем ты мне рассказал, – признался Илюшин.
– Ты меня пугаешь… Ладно, еще раз: последний визит Шурыгиной был к Валентине Горчаковой, как она и говорила. Начальница все подтверждает. Там старушка в деменции, восемьдесят пять лет. Будь Горчакова в своем уме, я бы еще мог допустить, что они как-то сговорились. Но у пациентов, которые ничего не соображают и не могут пожаловаться, стоит система слежения за сотрудниками.
– А почему только у них? – заинтересовался Илюшин.
– Ты такие вопросы иногда задаешь, как будто с Плутона спустился. Потому что экономия! Остальные могут позвонить в соцслужбу и наябедничать, если что не так. А эти лежат себе, как головешки. Ну, у кого-то родственники ставят камеру, реагирующую на движение, а ее показания выводят на свои смартфоны. У Горчаковой родня ограничилась тем, что наняла соцработника и доверила ему свою старушенцию. Что, не получается присобачить Шурыгину к убийству Нины? – с легким злорадством спросил Сергей.
– Не получается, – признал Илюшин. – Ни ее, ни Тамару Забелину. Оставляя в стороне тот факт, что у нас нет никаких доказательств причастности к убийству, даже косвенных, – зачем Тамаре убивать невестку?
– Ну да, она во всем руководствуется сугубо практическими соображениями. Мешает внук – так скинуть его в погреб! А Нина ей чем помешала? Перечисляла деньги, была какой-никакой гарантией безбедной старости… Да и бог с ним, с мотивом. Где хоть какие-то свидетельства? Хоть бы тот же кулон…
В отсутствие хозяев обе квартиры Забелиных профессионально обыскали. Не нашли ничего, не считая тайника за розеткой, в котором были спрятаны деньги.
Бабкин втайне надеялся, что в квартире матери Забелина обнаружится проклятый кулон. Со свойственной ей рачительностью Тамара сняла бы украшения с трупа и припрятала. Но тело в ящик стола не спрячешь. Где труп Ратманской?
Он поймал себя на том, что давно уже думает о Нине как о мертвой. После разговора с Аликом они приехали к Новохватову, и тот, потея от страха, все подтвердил. Он действительно подделал подпись Ратманской на договоре с фирмой «Акримон-плюс». Алик с Аллой хорошо ему заплатили. Куш был таков, что Новохватов шесть месяцев блестяще отыгрывал свою роль. Единственной, кого ему не удалось провести, была Ольга Ладыженская.
– Сколько раз наблюдаю, столько удивляюсь этому феномену, – сказал Сергей, когда они вышли от Новохватова. – Этот поганец до последнего вздоха будет изворачиваться и стоять на том, что хотел лишь помочь своему давнему другу. Что за тема такая – приписывать себе благородные побуждения в самых неблаговидных делишках…
Илюшин встал, потянулся и вернулся на подоконник.
– Если это похищение – где письмо? Если убийство – где тело?
Он дохнул на стекло и вывел пальцем елочку на запотевшем туманном пятне.
– Зарыто в ельнике, хочешь сказать? – Сергей прищурился. – Гришковец со своими подручными изучил все записи с камер в районе. Допустим, труп вывезли в багажнике. Как его туда загрузили? Вечер, будний день, оживленный район. Тьма свидетелей!
– Как мы прекрасно помним по похищению Гройса, человека можно утрамбовать в салон быстро и незаметно, – сказал Макар и размазал елку ладонью[2]. – Если это машина скорой помощи, он даже может отбиваться и орать, это ничего не изменит. Кто первый халат надел, тот и доктор. Прохожие решат, что вяжут психа или алкоголика…
– Ратманская – не алкаш, а богатая дамочка. Выглядит соответственно. Даже самый наивный прохожий что-нибудь да заподозрил бы.
– Резонно. Из этого следует, что Ратманская все-таки зашла в помещение и там с ней что-то случилось. Если, конечно, мы не рассматриваем всерьез версию, что она решила раз в десять лет круто менять судьбу.