И приплыл Кадиз.
«Нарушение».
Я стояла посреди огромного серебряно-желтого зала, точнее висела на цепях и смотрела в два огромных кошачьих глаза. Ну, здравствуй, безумный бог.
«Готова», — мой голос не отражался от стен, не вибрировал под потолком, не был различим. Я не произносила слов, зная, что он и так услышит. Глаза моргнули, начали уменьшаться, и через вдох напротив меня стояла я, точнее Лист, еще точнее — Лист с кошачьими глазами. Стены, увешанные парчой и шелком сливового, темно-зеленого и коричного цветов, бархатные подушки, теплые бежевые ковры — все растворилось, изменилось. Я была в камере, висела на цепях, едва касаясь кончиками пальцев стылой каменной кладки, и ждала.
Он облизнул губы, точно так же как и я, закинул в рот леденцы, точно как и я, и начал срезать со спины кожу, точно как и я.
В чем разница между сном и реальностью? Не знаю. В обители сумасшедшего бога ни в чем нельзя быть уверенной. Боль была настоящей, лязг цепей был настоящим, поначалу холодное, а потом согретое моей кровью лезвие ножа тоже было настоящим. Кадиз говорил моим голосом, улыбался моей улыбкой и смотрел почти моими глазами. Холодными, безразличными, пугающими. В такие моменты… ты не помнишь, что спишь, не знаешь, как оказалась здесь, почему, и почти не понимаешь, кто это существо в белом напротив, с безумными желтыми глазами.
Но я смотрела, смотрела сквозь липкую бесконечность боли на Листа, на себя. И даже когда цепи исчезли, выпуская из плена кровоточащие запястья, а комната стала прежней, я все еще смотрела. И пересохшие губы в бесконечном рондо повторяли: «Нельзя. Нельзя. Нельзя».
Нельзя молить, кричать, плакать. Нельзя.
Иначе растопчет, иначе разобьет, иначе сломает.
Нереально. Невозможно.
«Жаль», — и передо мной снова два кошачьих глаза, и сознание обволакивает туман.
Вот и все. Говорила же: половина кривого медяка, и дальше можно спать без сновидений.
Просыпаться желания не было абсолютно никакого, я зарылась глубже в подушку и попробовала схватить за хвост удирающее блаженное состояние дремы.
Ну еще хотя бы пол-оборота… И одеяло повыше натянуть. Вот так.
Но расслабиться почему-то не выходило.
А, м-мать, ну еще чуть-чуть…
Нет. Бесполезно.
Пришлось вставать и тащиться в душ. Прохладные струи быстро прогнали остатки сонливости, а оставленный кем-то на тумбочке легкий ужин окончательно привел в чувства. Хотя почему «кем-то»? Тивором. В комнату имеют доступ только два вампира, не считая меня, остальных не пропускает защита. А в том, что ко мне заходил Кристоф, я сильно сомневаюсь.
Я допивала чай, когда взгляд наткнулся на торчащий из-под двери белый конверт. Пришлось перестраивать зрение и будить инстинкты.
Нет. Ни ядов, ни наговоров, ни проклятий. Можно брать в руки.