Капитан Пересмешника

«Что пожелать тебе, мой Ник? Что сказать тебе? Как попрощаться?

Ты же все знаешь…Знаешь, как я люблю тебя, знаешь, что ты навсегда в моем сердце. Ты — смелый и отважный, такой непослушный. Как этот ветер, ты свободный, и такой же, как этот ветер, — быстрый. Я буду любить тебя, буду помнить. Прощай, мой “Пересмешник”».

Я опустила полностью напитанный магией кристалл в жемчужницу, закрыла ее и оставила на берегу, отступая на несколько шагов.

Однажды я буду болтаться на рее, И кто-то мой прах над морем развеет. Однажды корабль мой пустят ко дну, Однажды я навсегда замолчу.

Вдруг затянул Сайрус и занял мое место, в точности повторяя каждое действие. Он пел пока доставал кристалл, открывал раковину, вливал магию, и вместе с ним пела и остальная команда, я тоже пела. Это была хорошая песня, веселая. Во всем Мироте не найдется ни одного пирата, который бы ее не любил. И она невероятно подходила по духу Нику. Я обхватила себя руками и запела громче, стараясь удержать слезы, и тут же мое левое плечо сжал Калеб, правое — Тим.

После канонира к воде подошел Асман, потом Лерой, Вагор, Рэт, Зотар, Брогар, Тим, Калеб. А оставшиеся все продолжали петь, песня пошла по пятому кругу и с каждым новым куплетом становилась все громче и громче.

Наши голоса отражались от скал, резонировали в их каменной чаше и падали вниз, в индиговую воду, а потом взмывали вверх, к прозрачному небу. Число раковин все увеличивалось. Когда Клип последним отошел от воды, на берегу остались сверкать перламутровыми кляксами семнадцать раковин. Мы со Стюартом вскинули руки, и ветер поднял их в воздух, расшвырял в разные стороны по гроту.

«Прощай, “ Пересмешник”» .

— Я помню, — проговорил, стоящий сзади меня, Асман, — как вы с Калебом нашли меня. Достали практически с того света. Помню, как учился вязать узлы, а Ник их постоянно развязывал.

— Я помню, как он заставил меня полдня просидеть на марсе за то, что я не вычистил, как следует, кладовку в трюме, — усмехнулся Сайрус.

— А пороховые обезьянки? Он постоянно подкладывал мне их в гамак, — потер шею Тим.

— Это потому, что ты всегда мерзнешь. Ник просто хотел тебя согреть, — упер руки в бока наг.

— Они ужасно колючие! Как морские ежи.

— Так вот почему ты так часто отказывался сидеть, — фыркнул Вагор. Вся команда неловко и несмело рассмеялась, будто пробуя смех на вкус впервые.

Мы остались на берегу до следующего утра, пили ром, припасенный в пространственных мешках, жарили на костре мясо, и вспоминали «Пересмешника» и те пятнадцать лет, что провели на нем. Мы словно перелистывали страницы любимой детской книги с картинками. С картинками настолько яркими, что их невозможно забыть. Перелистывали с огромным удовольствием и не меньшим трепетом, выпуская свою боль. Не всю, конечно, только часть, но от этого становилось легче. Кровь в ранах наших сердец, наконец-то, остановилась, начала сворачиваться, мы задышали свободнее.

А на рассвете я обернулась и полетела к Тивору, оставляя все еще не совсем трезвую команду приходить в себя. Я знала, что волк переживает за меня, чувствовала, видела, слышала. Он был так осторожен все эти дни, так невероятно напряжен. Я совсем о нем не думала, и от этого было жутко стыдно. В деревне снова обернулась и пробралась на общую кухню. Я варила кофе, когда Рикама появилась у входа.

— Как ты, девочка? — без предисловий спросила она.

— Так, словно у меня оба крыла сломаны. Но… это пройдет, — постаралась улыбнуться я.

— Твой волк тебе поможет, — без тени сомнения ответила тигрица. — Только глупостей не делай.

— И не подумаю, хватит с меня глупостей, — кивнула, снимая кофе с огня и ставя его на поднос.

— Смотри, чтобы тебя Штива не увидел, я не хочу таскать ему завтрак по утрам, — донеслось мне в спину, а я только головой покачала.