Капитан Пересмешника

22
18
20
22
24
26
28
30

Выдох.

Наверное, надо было все же отправить им проклятого вестника.

Вдох.

Дверь распахнулась.

Выдох.

На пороге застыл папа, с таким выражением лица, будто увидел духа грани. Несколько вдохов никто из нас не двигался, даже ночной ветер, казалось замер, а потом я растянула дрожащие губы в улыбке.

— Папа, — едва успела прошептать, как он тут же сгреб меня в охапку и обнял так, что стало больно. Но мне было плевать на эту боль, вообще на все плевать. Ватэр могла бы сейчас вылезти из колодца вместе со всеми своими кракенами, я бы не заметила. Я плакала и стискивала отца все сильнее и сильнее. — Как же я соскучилась… Как же я люблю тебя… Папа, папочка.

— Симон? — донесся голос мамы из дальнего конца дома, из мастерской. — Ты опять куда-то засунул мои ножницы. Принеси, пожалуйста, не могу отвлекаться, платье расползется.

— Иди сюда! — отец развернулся вместе со мной, продолжая сжимать в руках.

— Я же сказа…

— А я сказал, иди сюда немедленно, женщина! — чуть отстранившись, хрипло прокричал он, втаскивая меня глубже в дом, рассматривая, гладя по голове, совсем не обращая внимания на оборотня. — Боги, Кали… Я… — ему не хватало воздуха и слов, а поэтому папа снова прижал меня к себе и поцеловал в макушку.

— Если это не конец света, я тебя убью, — отчеканила мама, появляясь в коридоре. Я осторожно высвободилась из отцовских объятий и бросилась к ней, но ноги не удержали, и я упала на колени, обхватила маму за талию, прижалась лицом к животу.

— Мамочка! Мама, мамочка… Я вернулась, мам… — она опустилась рядом со мной, дрожащей рукой провела по щеке, прижала к себе и как в детстве начала укачивать.

— Кали, непутевая моя, своенравная моя… Калисто.

— Мама, мамочка, прости, прости, пожалуйста, мама… Я так скучала, я так хотела вернуться раньше… Мама.

— Непутевая моя, — шептала в ответ мама. — Я так ждала тебя… Каждый день ждала… Все время в окно смотрела, все время к морю летала, в храм.

Девочка моя. Кали.

— Мама… Я хотела… мама! Вестника хотела отправить…

— Калисто…

Я обнимала ее, целовала руки, вдыхала запах домашних пирогов и хлеба, и не могла надышаться, насмотреться, поверить. Я так скучала все это время, так неимоверно скучала. Они с папой снились мне почти постоянно, но я гнала от себя эти сны, мысли, родные образы, не позволяла надеяться. Никто не знал, вернемся мы домой или нет, увидим родных или так и сгинем в океане с их именами на губах.