— Прежде всего, сапоги Цисарта, в отличие от кафтана, не несут следов травяной зелени, — ответил я. — В этом я легко убедился, когда осматривал тело покойного. Вернее, каблуки и подошвы чисты, а вот носки сапог испачканы. А во-вторых… — тут я замолчал на минуту и подошел к двум охапкам травинок, которые по моему знаку Глюмдальклич выложила на край стола. Каждая была размером с небольшой сноп, какие можно видеть в английских полях во время сбора урожая. Только снопы эти состояли всего лишь из травинок, собранных мною на лужайке.
— Вы бы не смогли разглядеть, насколько отличаются эти травинки, — сказала Глюмдальклич, обращаясь к обвинителю. — Но Грильдриг это сделал и покажет нам.
Я кивнул.
— И те, и другие травинки были сломаны, когда кто-то прошел по лужайке. Иные сломаны так, что понятно — на них наступили, — я показал на правую охапку. — Другие же, — я перешел к левой, — скорее, не сломаны, а согнуты. Вкупе с испачканными носками сапог господина Цисарта это указывает на то, что некто с тяжелой ношей приходил на лужайку и что его ношей было именно тело бесчувственного фрисканда.
— И как же, по-твоему, был опоен фрисканд? — спросил с недоверчивым видом августейший судья.
По моему знаку Глюмдальклич поставила на столик справа от меня кубок из комнаты Бедари. Я подошел к кубку. Похлопав по изящной ножке — она была толщиною с небольшую колонну, я сказал:
— Тут на самом дне сохранилась высохшая капля вина, которое пил в тот вечер дригмиг Бедари. Забравшись туда, я лишился чувств — ведь для меня нужно гораздо меньше дурмана, чем для… — я запнулся. — Чем для нормального человека. Слабые испарения способны погрузить меня в сон.
— Даже если мы поверим в то, что в вино примешан подозрительный настой, — возразил обвинитель, — это имеет отношение к дригмигу Бедари, но никак не к убитому.
— Имеет и к Цисарту, — ответил я. — Я докажу, — с этими словами я развязал мешок и вытащил из него кусок травинки, на котором красовалось большое бурое пятно. — Эту травинку я срезал во время осмотра места преступления. Там, где лежал убитый фрисканд. А точнее — там, где находились его губы.
— Губы? При чем тут губы?
— При том, что в момент смертельного удара на губах лежащего ничком Цисарта выступила кровавая пена, — я указал на бурое пятно. — Это пятно пахнет точно так же, как и остаток вина в кубке дригмига Бедари. Таким образом, я утверждаю: во-первых, фрисканд Цисарт не пришел в парк, а был туда принесен в состоянии бессознательном. Он был одурманен подмешанным в вино настоем. Убийца принес его в парк, положил на лужайку и затем ударом шпаги убил его. Это подтверждается не только остатками вина с добавленным в него дурманом и следами в парке, но и состоянием орудия преступления.
Король молчал продолжительное время.
— Что же, — наконец, произнес он, — по отдельности сообщенные сведения не могут служить подтверждением сказанному, но в совокупности наличие дурмана в вине и грязь на острие шпаги, думаю, могут служить серьезными доказательствами правоты Грильдрига.
— Но почему все описанное не мог и в самом деле сделать Бедари? — спросил обвинитель. — Предположим, наш маленький… э-э… рельплюм сколькатс прав. Я готов признать, что фрисканд Цисарт был приведен в бесчувственное состояние соком этикортов. Но почему нам нужно искать столь изощренного преступника, который опоил еще и дригмига и воспользовался его шпагой… Мне представляется… — он вышел из-за кафедры и слезал широкий жест, от чего края прокурорской мантии взметнулись ввысь, подняв настоящий вихрь. — Мне представляется вот какая картина. Подсудимый, опасаясь поединка с таким мастером фехтования, каким был покойный Цисарт, действительно опоил его дурманом из этикортов. И затем именно он отнес фрисканда на парковую лужайку, бросил его в траву и убил — именно так, как об этом нам сообщили госпожа защитница и ее советчик. И мы можем поблагодарить их за это. Только убийца воспользовался не чужой шпагой, а своей. Потому что убийцей был подсудимый.
— Зачем же он оставил свою шпагу на месте преступления? — воскликнула Глюмдальклич.
— Его спугнули, — ответил обвинитель, небрежно махнув рукой. — Он бежал, чтобы не быть застигнутым на месте преступления с орудием убийства в руке.
— В вашем рассуждении есть один изъян, — заметил я.
Прокурор презрительно усмехнулся, не удостоив меня ответом.
— Какой изъян? — спросил монарх.
— Дригмиг Бедари намного выше убитого, — ответил я. — Его рост составляет полтора люнга. Измерив тело убитого, мы увидим, что он был ниже дригмига как минимум на целых двадцать мирлюнгов, — с этими словами я указал на укрытое черным полотном тело фрисканда Цисарта.