Однажды молодой джентльмен, племянник гувернантки моей нянюшки, пригласил дам посмотреть смертную казнь. Приговоренный был убийца близкого друга этого джентльмена. Глюмдальклич от природы была очень сострадательна, и ее едва убедили принять участие в компании; что касается меня, то хотя я питал отвращение к такого рода зрелищам, но любопытство соблазнило меня посмотреть вещь, которая, по моим предположениям, должна была быть необыкновенной. Преступник был привязан к стулу на специально воздвигнутом эшафоте; он был обезглавлен ударом меча длиною в сорок футов. Кровь брызнула из вен и артерий такой обильной и высокой струей, что с ней не мог бы сравняться большой версальский фонтан, и голова, падая на помост эшафота, так стукнула, что я привскочил, несмотря на то, что находился на расстоянии, по крайней мере, английской полумили от места казни.
В этой тяжелой истории весьма важным представляется урок, преподнесенный судьбою и мне, и прочим вольным и невольным участникам описанных событий. Размеры тела не влияют на характер страстей, царящих в человеческой душе, как не влияют они на возможность помочь другу, спасти невинного или наказать виновного.
Правда, окончание этой истории оказалось совсем неожиданным, по крайней мере, для меня. После всего случившегося Бедари уже не мог относиться ко мне как к насекомому или забавному домашнему зверьку. Я вызвал у него чувство уважения, какое может вызвать у одного человека другой, причем — равный. Только вот проявилось уважение его поистине странным образом. Бедари вдруг заявил Глюмдальклич, что отныне не потерпит постоянного присутствия в ее спальне постороннего мужчины — независимо от того, насколько этот мужчина мал ростом.
Часть третья
Заговор в Лаггнегге
1
Внимательным читателям моих похождений известно, что 21 апреля 1708 года я прибыл на остров Лаггнегг. Этот остров ведет весьма оживленную торговлю с королевством Бальнибарби, которое я посетил ранее. Более месяца я ожидал в бальнибарбийском порту Мальдонада судно, идущее в Лаггнегг. Чтобы время не проходило даром, я воспользовался приглашением одного из жителей Мальдонады и побывал на крохотном островке Глаббдобдриб, населенном сплошь магами и кудесниками. Собственно говоря, само название острова на бальнибарбийском наречии означает Остров колдунов. Тамошний правитель, сам будучи могучим чародеем, любезно предложил мне пообщаться с призраками умерших героев прошлого. Я удовлетворил свое любопытство, вступив в беседу с Александром Великим и Юлием Цезарем, стал свидетелем спора между Гассенди и Аристотелем и, наконец, лицезрел древний римский Сенат.
После месячного плавания, во время которого нам пришлось пережить сильнейшую бурю, наше судно вошло в устье реки Юпомегниг, служащее морским портом, расположенным на юго-восточной оконечности Лаггнегга.
И вот тут-то я обнаружил, сколь часто знание лучших образцов человеческой природы приводит к печальным результатам. Как я уже говорил, перед плаванием мне посчастливилось лицезреть высокодобродетельных мужей прошлого; впечатления о том переполнили мою душу. Потому и окружавшие меня люди казались исполненными столь же высоких добродетелей и достоинств. Увы! Как это случается весьма часто, я изрядно их переоценил — в чем и не замедлил с горечью убедиться, едва судно наше встало на якорь в кабельтове от городских стен. Я вовсе не собирался надолго задерживаться здесь — целью моей поездки была соседняя Япония, куда я мог добраться только через лаггнежский порт, носивший то же имя, что и река: Клюмегниг.
Но едва шлюпка доставила меня к причалу и нога моя ступила на него, как меня тут же арестовали по распоряжению таможенного чиновника. Оказалось, кто-то из моряков проболтался (а возможно, донес совершенно сознательно), что на борту находится знатный иностранец. А надобно сказать, что в Лаггнегге, как и в Японии, иностранцев не жалуют, за исключением голландцев, которым единственным из европейцев позволяют посещать оба государства и даже вести здесь торговлю. Голландцы же, дабы избежать конкуренции, распространяют среди местных жителей всяческие небылицы о прочих европейцах, что многократно усилило природную недоверчивость лаггнежцев и японцев к чужакам.
Так или иначе, меня сопроводили в специальную тюрьму на территории порта, которую охраняли два вооруженных до зубов стражника. Видимо, местные порядки были достаточно хорошо знакомы всем, посещавшим эти края, потому что тюрьма пустовала. Меня поместили в просторную комнату, сухую и теплую, дали чистую постель и даже накормили. Во внутреннем дворе тюрьмы был разбит прелестный сад фруктовых деревьев. Ежедневно я гулял здесь, наслаждаясь мягким воздухом и ароматом цветов, покрывавших ветви. Мало того: таможенный чиновник распорядился, чтобы мне позволили гулять вне стен тюрьмы, запретив лишь выход за пределы порта.
Несмотря на вполне сносные условия заключения, я тяжело переживал неожиданную задержку. Вид судов, уходивших из Лаггнегга, вызывал горестные вздохи об Англии и близких людях. Возможно, жена и дети давно уже оплакали меня, ведь они не получали никаких обнадеживающих вестей. Порой, лежа без сна на жестком тюремном ложе, слушая близкий шум прибоя, я представлял печальные картины своего будущего. Если мне не удастся доказать невинность своих намерений, я могу разделить ужасную судьбу тех немногих европейцев, которые осмелились нарушить запрет на пребывание в стране. Правда, немного приободрило меня то, что и об этих жестокостях мне было известно из рассказов все тех же голландцев.
С первого же дня моего пребывания в тюрьме меня посещали многие жители порта. Так же, как и в Мальдонаде, слух о прибытии диковинного иноземца распространился очень быстро, так что лаггнежцы, будучи весьма любопытными по природе, стремились познакомиться со мною; некоторые даже сопровождали меня во время моих прогулок.
Внимание непрошеных посетителей временами становилось чрезмерным — при всей воспитанности и деликатности туземцев, но позволяло мне пополнять знания как о местном наречии (оно изрядно отличалось от бальнибарбийского, хотя некоторые слова были схожи), так и о природных условиях и обычаях Лаггнегга.
Королевство это находится на большом острове, расположенном на 29° северной широты и 140° восточной долготы. Осенью и зимой здесь часты непогода, шторма и ураганы, равных которым не бывает ни в одном другом месте Земли; в то же время весна и лето здесь поистине восхитительны мягкостью погоды и благоухающей чистотой воздуха. С марта по сентябрь дуют несильные ветры, это время исключительно благоприятствует судоходству. Единственной опасностью для торговых судов в этот период являются многочисленные пираты, также пользующиеся благоприятными условиями для своего нечестивого промысла. Но лаггнежцы — опытные моряки и не боятся морских разбойников. Их суда достаточно хорошо оснащены, в том числе и пушками, а моряки отважны и дисциплинированы, так что пиратам частенько приходится убираться несолоно хлебавши, а то и превращаться из охотников в дичь.
Жители острова — люди гостеприимные и обходительные. Благодаря этому их природное любопытство никогда не оказывается чересчур назойливым. Внешность их оставляет скорее приятное впечатление. Лаггнежцы низкорослы и поджары; самый высокий человек, встреченный мною, имел рост пять футов и шесть дюймов, а самый толстый весил не более двенадцати стоунов. Кожа у них смуглая, оливкового оттенка, волосы черные, блестящие; уходу за волосами придают большое значение как мужчины, так и женщины. Некоторые заплетают волосы в длинные косы — на манер китайцев; прически некоторых больше похожи на японские. Кое-кто носил прически еще более странные: сзади они представляют собой длинную, до двух локтей, косу, а спереди — челку, начесанную на лоб по самые брови. Мне пояснили, что так ходят местные щеголи, старательно перенимающие столичную, а вернее сказать, придворную моду. Но, повторюсь, большинство и в одежде, и в прическах, и в обхождении более всего напоминали соседей-японцев. Женщины редко появляются за пределами дома. Как правило, они рано выходят замуж — в возрасте двенадцати-тринадцати лет — и затем все свое время посвящают воспитанию детей. Когда-то в Лаггнегге было принято многоженство, но примерно сто лет назад король Гаргиал IV отменил этот обычай.
Повадки и одеяния лаггнежцев вообще напоминают японские по причине, я полагаю, близости этих двух стран и, возможно, общности предков сих двух народов. Япония лежит к северо-западу от Лаггнегга, между обоими государствами, как я уже писал, существуют оживленные сношения, а японский император и лаггнежский король именуют друг друга братьями. Мне рассказывали, что существует давний обычай отсылать наследника лаггнежского престола по исполнении ему двенадцати лет (таков возраст совершеннолетия в Лаггнегге) ко двору императора Японии для получения образования. Соответственно, и японские принцы обучаются в Лаггнегге.
Лаггнежские купцы привозят в Японию ткани особо тонкой выделки, равных которым не производят ни в одной из близлежащих стран. А благодаря удачному расположению Лаггнегг выступает еще и посредником в торговле между Японией и Бальнибарби. Бальнибарбийцы поставляют ко двору японского императора среди прочего различные диковинки, созданные учеными Лагадо. Из Японии же Лаггнегг получает особо ценящиеся здесь породы рыб, посуду, оружие (я сам видел за поясами стражников японские мечи).
Как и в Европе, монеты в Лаггнегге чеканятся из драгоценных металлов — золота и серебра. Они имеют одинаковую форму и одинаковый размер поперечника, но отличаются друг от друга толщиной. Кроме того, на золотых монетах чеканится портрет царствующего монарха в профиль (справа или слева) или анфас-в зависимости от достоинства; серебряные же украшены изображением змея, несущего на спине парусник.
Все это я узнал за время прогулок по территории порта. Конечно, общение с местными жителями затруднялось незнанием лаггнежского языка; так что в основном я удовлетворял любознательность, беседуя с моряками из Мальдонады и одновременно записывая значение тех или иных слов. Пополнение знаний о новой для меня стране отвлекало от тяжелых мыслей, но до конца не могло развеять их. Делая вечерами записи в толстую записную книжку, я в то же время с нетерпением ожидал решения своей судьбы.
ebooksa