— Вспомните! — горячо говорил я. — Вспомните, ваша светлость, родителей несчастного Тхотха! Мы с трудом выудили у них какие-то крупинки сведений. Нет-нет, нужно навестить госпожу Бриндран так, чтобы она ничего не ожидала. Нужно захватить ее врасплох, и она почти наверняка расскажет что-нибудь чрезвычайно важное для нашего расследования!
После недолгого раздумья маркиз согласился со мною.
— Хорошо, — сказал он, — прежде мы заедем к вдове цирюльника, а потом…
— Нет-нет, — торопливо остановил его я, — думаю, будет лучше, если я приду сам. Она может растеряться при виде знатного вельможи.
— Но ведь и чужеземец может ее напугать, — возразил Кайлиш Стальд.
— Думаю, в меньшей степени, — сказал я. — Вы ведь рассказывали мне, что и Аггдугг, и его жена — сами чужеземцы. Они выходцы из Бальнибарби. А я вполне сносно владею бальнибарбийским наречием, как вы знаете. Я надеюсь, что мне удастся разговорить эту женщину.
Маркиз нехотя согласился с моими доводами и даже предложил мне в сопровождающие одного из своих слуг. Но я отказался, поскольку улицы в Лаггнегге безопаснее английских. Даже в Клюмегниге, где мне довелось провести несколько дней, поздней ночью можно было гулять в полном одиночестве, ничуть не рискуя нарваться на грабителей. И это при том, что Клюмегниг был портовым городом, то есть местом не самым спокойным. Что уж тут говорить о Тральдрегдабе, королевской столице!
Словно в подтверждение моих мыслей мимо нас прошли подряд три полицейских патруля.
Проводив взглядом последний, маркиз Стальд сказал:
— Хорошо, идите сами. Вы легко найдете дом цирюльника. Он находится у Западных ворот, недалеко от рынка. Над его входом уже должны быть вывешены черно-белые флаги.
Он объяснил, что такие флаги вывешиваются на домах умерших:
— Это объявление о завтрашних похоронах. Сегодня близкие могут приходить к вдове, дабы выразить соболезнование. Согласно обычаю, в такой вечер дверь не запирается до полуночи, и любой может войти без стука. Так что в вашем распоряжении не менее двух часов.
Кайлиш Стальд сел в экипаж, слуги-стражники вскочили на запятки. Маркиз прощально поднял руку, кучер хлестнул лошадей. Карета унеслась в направлении центра города, я же направился на окраину, где располагался дом покойного цирюльника.
Уже стемнело, в темно-синем небе блестел узкий серп молодого месяца. На улицах появились факельщики, сопровождавшие знатных прохожих; прочие же (и я в том числе) довольствовались светом, который падал из окон.
Я постарался сделаться как можно более незаметным. Необычный для Лаггнегга камзол я прикрыл простым бумажным плащом, позаимствованным у одного из слуг его светлости; я старательно сутулился, чтобы выглядеть пониже, а шляпу, отогнув ее поля на местный манер, надвинул на самый лоб.
Так я дошел до нужного места, где без труда обнаружил жилище четы Бриндран — небольшое двухэтажное строение поблизости от городского рынка. По обе стороны от входа действительно были прикреплены треугольные траурные флаги, белые в косую черную полосу.
Войдя внутрь, я оказался в небольшом помещении, освещаемом двумя факелами. Прямо напротив двери стояло кресло с высокой спинкой, и в нем сидела женщина средних лет. Набеленное ее лицо напоминало фарфоровую маску, на лбу жирными черными линиями нарисованы брови. Узкие глаза были сухи, руки, лежавшие на коленях, спокойны. Кроме белил на лице, о постигшем ее горе свидетельствовал большой платок той же расцветки, что и флаги снаружи дома. Платок удерживался на голове широкой черной лентой, свободно ниспадая на плечи.
Кроме вдовы цирюльника в прихожей находились две простолюдинки одного с нею возраста, очевидно, соседки. Едва я вошел, как они тотчас заторопились к выходу. Вдова им что-то сказала, они ответили и быстро вышли, оставив нас наедине.
Поклонившись, я обратился к госпоже Бриндран со словами приветствия по-бальнибарбийски, чем изрядно ее удивил. Но она быстро взяла себя в руки и ответила на том же языке.
Я сказал, что пришел, дабы выразить соболезнование, и что всего несколько дней назад прибыл из бальнибарбийской Мальдонады. При этом названии глаза вдовы слегка затуманились.