Николай-Чудотворец два года хранил Корабль и его Экипаж в студёных широтах. Что же ждёт их после ремонта? Куда Капитан проложит курс?
Свежевыкрашеный, радостно улыбающийся обводами форштевня, Корабль повёз груз в Иран. По хорошей погоде проскочил Ла-Манш, немного покачался на зыби Бискайского залива, едва рассмотрел вдалеке маяк мыса Финистерре, влился вместе с другими Кораблями через горло Гибралтарского пролива в Средиземное море и бросил якорь на рейде Порт-Саида в ожидании очереди на проход Суэцким каналом.
Корабль разве что только во время сдаточной штурмовщины видел такое количество народа. Казалось, что весь Египет собрался на его палубе и в надстройках. Озверевший уже через пару часов стоянки Капитан орал только матом на всё, что двигалось в поле его зрения. Корабль его понимал – Капитан лишился нескольких десятков блоков сигарет, которые пришлось раздать при оформлении разрешения на проход каналом. Корабль уже от кого-то слышал, что капитаны в своём подавляющем большинстве ненавидят это место на земном шаре из-за непомерных поборов, творимых местными властями.
В конце концов, прибыл лоцман – такой же, как и все, вымогатель, и Корабль, выбрав якорь, вошёл в Суэцкий канал, оставляя по обеим бортам песок, песок, песок… Иногда на берегах попадались танки, подбитые во время войны и оставленные, как памятники самим себе. В Большом Горьком Озере Корабль опять бросил якорь, пропуская караван, идущий на север.
Жара, только жара и ничего, кроме жары. К поручням невозможно прикоснуться. Жаркий воздух нагревает корабельный металл и становится ещё жарче. Корабль задыхался от жары Красного моря, с грустью вспоминая те два года, которые он прожил на севере.
Баб-эль-Мандебский пролив вывел Корабль в Аденский залив. Капитан вёл Корабль как можно дальше от берегов, пытаясь выдерживать максимальную скорость. Воды залива кишат пиратами и столкнуться с ними, значит быть беде. Корабль не слышал о пиратах ничего, но общее волнение экипажа передалось и ему и Корабль изо всех сил старался вытолкнуть себя и экипаж из этих чёрных вод. А навстречу ему из Персидского залива шли корабли с нарисованными на бортах флагами государств, к которым они были приписаны. В заливе полыхала война и флаги были, как призрачная надежда защиты – мы не воюем с вами, мы везём вам то, без чего вы не можете обойтись, не топите нас!
На этот раз всё обошлось и Корабль сдал свой груз в порту Эль-Бушир, стоя у причала совсем рядом с почти построенной атомной станцией.
Вскоре Корабль испытал вкус крови, когда в один из его трюмов с почти семиметровой высоты рухнул человек. Корабль вдруг понял, что ничто не может быть вечным в этом лазурном мире и, может быть, и ему когда-то придётся встретиться со своим временем-палачом. А человек лежал на палубе трюма в нелепой позе и уже не был человеком, в доли секунды преодолев барьер с грустным названием “до и после”.
Пройдя Маллакским проливом, проголодавшийся Корабль бросил якорь на сингапурском рейде. Топливо было совсем на исходе и он переживал, что оно вот-вот закончится и он очень подведёт экипаж, хоть вины Корабля в этом совсем не было. Полученное топливо, по словам старшего механика, было таким же отвратительным, как пудинг, неудачно приготовленный соней-поварихой. Корабль задыхался от переизбытка серы и прочих примесей, турбины его выли и надсадно кашляли, а иногда просто шипели от негодования. Кораблю было искренне жаль свои механизмы и машинную команду, которая с ног сбилась, пытаясь обеспечить ему нормальную скорость.
Достигнув берегов Австралии, Корабль почти выжег плохое топливо, получил другое и ещё почти два года радовался жизни, работая за Большим Барьерным Рифом у восточного австралийского побережья. Свежий чистый воздух, спокойная вода и ясное небо радовали душу Корабля, но он, к своему удивлению, скучал по штормам и бурям, по снежным зарядам и ледовым полям.
Корабль не был красив. Обычный сухогруз, не очень быстрый, не очень большой. Кое-кто из экипажа даже презрительно называл его “лоханкой”, но Корабль не сердился, ведь многие называли его ещё и “кормильцем”. Старшие командиры работали на нём с самой приёмки на судоверфи и даже не помышляли о другом Корабле. Боцман загонял палубную команду, чтобы ни единого ржавого пятнышка не было на теле Корабля. Механики не отходили от двигателей и механизмов, своевременно делая им профилактику. Штурмана прокладывали курсы так, чтобы Корабль проходил в безопасном расстоянии от рифов и береговых отмелей.
Отдоковавшись в очередной раз, Корабль взял в Сиднее груз для Венессуэлы и отправился покорять тропические горячие воды и течения. Долгий трёхнедельный переход до Панамского канала не показался ему утомительным, тем более, что то и дело на пути попадались многочисленные острова, раскиданные по всему Тихому Океану. Они радовали глаз, то один, то другой член экипажа прибегал в рулевую рубку, желая узнать название очередного острова. Штурмана, видя свою значимость, раздували щёки, важничали и цедили сквозь зубы: “Паго-Паго, Таити…”. Корабль тоже с любопытством таращился на неведомые земли якорными клюзами. Если бы он мог, то пел бы или просто визжал от восторга.
В Панамский канал Корабль заходил с опаской. Очень уж узким казалось ему это одно из чудес света. Но очень скоро он увидел, что ему навстречу важно следует другой Корабль, превосходящий его в размерах эдак раз в двадцать, и успокоился. Под звон электротележек, которые помогали ему в четыре руки, он благополучно миновал шлюзы Сан-Педро и Мирафлорес и поднявшись на несколько десятков метров над уровнем Океана, прошёл сквозь ущелье, выкрутился в нескольких крутых поворотах, пересёк озеро Гатун и в конце концов одолел последний шлюз, спустившись в воды Атлантического Океана.
В Венессуэле выгружали недолго, суток пять, после чего Корабль лёг на курс, ведущий его в далёкий бразильский порт Паранагуа. Высокая встречная зыбь убивала скорость корабля, а сам он душой чувствовал, что в экипаже нарастает напряжение. Корабль не мог понять причину, ведь всё отлично – зыбь, волны, всё как и должно быть в Океане. А в радиорубке капитан принимал телеграмму за телеграммой с инструкциями о том, что весь следующий год Корабль будет работать в районе Гвинейского залива, по большей части – возить грузы между нигерийскими портами.
В течение всего перехода из Бразилии в Нигерию экипаж делал странную и непонятную для Корабля работу. На его иллюминаторах появились стальные решётки, на планширях фальшбортов растянули несколько рядов колючей проволоки. В хлопотах экипаж совсем забросил покрасочные работы и Корабль потихоньку покрывался налётом ржавчины.
Это был тяжёлый год. Корабль переходил из одного нигерийского порта в другой, развозя мелкие партии различных грузов. Если, подойдя к месту приёма очередного лоцмана, его не брали под лоцманскую проводку, Корабль не становился на якорь в ожидании лоцмана, а уходил на ночь далеко в Океан, опасаясь нападения нигерийских пиратов, а к утру опять возвращался ближе к берегу. В портах капитану не давали покоя бесчисленные проверки днём, а экипажу ночные бдения на палубе. Часто по ночам на Корабль, почти не обращая внимания на колючую проволоку, забирались грабители. Взламывались замки на дверях кладовых и корабельное имущество бесследно исчезало в ночи. Экипаж ничего не мог противопоставить ловким и сильным грабителям, вооружённым длинными ножами и зачастую обкуренным какой-то гадостью. Корабль искренне недоумевал – почему у экипажа нет оружия? Почему экипаж не может защитить себя, груз и Корабль? Да, и Корабль! Ведь ему тоже больно, когда замки слетают с петель, когда по палубе топают чужие ноги…
Однажды ночью на палубу заскочили пираты, вооружённые не только ножами и Корабль опять познал вкус крови – на палубу бездыханно упал молодой совсем матрос, прошитый автоматной очередью.
Утром Корабль слышал, как местный агент объяснял капитану, что на них ночью напали борцы за свободу дельты реки Нигер и что экипажу повезло в том, что Корабль не был захвачен и не угнан в одну из многочисленных проток, укрытых в мангровых зарослях и отделались всего лишь одним трупом.
Как-то Корабль заканчивал выгрузку в порту Варри и уже вовсю готовился к выходу в Океан, но из джунглей раздались пулемётные очереди и вода вокруг него закипела от пуль. В городе поднялось сразу несколько дымов – там горели подожжённые кем-то дома, слышались нескончаемые выстрелы. Пять суток экипаж не выходил на палубу, опасаясь нарваться на шальную пулю, а Корабль всё-таки принял в свой борт пять скользящих пуль, в память о которых на его борту остались глубокие вмятины-шрамы.
Очередной док ждал Корабль в Лас-Пальмасе, куда он еле плёлся обросший ракушками, рыжий от ржавчины, то и дело надсадно кашляя турбиной из-за плохого топлива. Но с иллюминаторов снимали решётки, а с планширей убирали колючую проволоку! Корабль знал от капитана, что за год работы в Гвинейском заливе экипаж потерял одного человека убитым и ещё четверых, подхвативших малярию, пришлось отправить домой.