Славный дождливый день

— М-да, ответственная должность. Высокая. Управишься? А эти… волны… Ты как будешь распространять? Так же на сто двадцать? Или подальше?

— Попробую.

Молодчина Мыловаров — он сообразил, в чем дело, и принял шутку. Сегодня и он союзник.

— А ты? Оттуда или туда? — спросил Линяев.

— Уже оттуда, — Мыловаров кивнул в сторону летного поля.

— Что-нибудь из области морали?

— Жеребчик. Бросил одну с ребенком. За ней другую с близнецами. Теперь третью. Исчез в неизвестном направлении. Я тут набросал концовку фельетона. Послушай.

Мыловаров извлек из недр пальто исчерканную бумажную салфетку.

— Слушай. «Пора изловить резвящегося жеребчика и пустить в загон на конном дворе, если уж в нем кровя играют. Впрочем, рискованно. Испортит породу». Как?

— По́шло! Не спеши, подумай. И особенно о пострадавших. Им-то не легче от красного словца.

У Мыловарова именно в это время зачесалось в ухе. Он яростно прочистил его мизинцем и будто бы спохватился:

— Да! Как там поживает наш Федосов? Сказывают, у тебя уже с ним состоялась маленькая заварушка?

На студии «их» Федосов появился недавно, до этого заведовал отделом в газете, а до нее был директором филармонии. И где бы он ни служил, всюду справлялся с работой плохо, и вот теперь его сослали главным редактором на студию телевидения. Видно, подумали: телевидение дело еще не устоявшееся, малопонятное, авось здесь и притрется Федосов.

На второй день после назначения новый главный редактор затеял обход. Линяев в это время сидел у художника студии, обсуждал иллюстрации к передаче о Салтыкове-Щедрине. Они, он и художник, разложили рисунки на столе, похожем на верстак, и тут в мастерскую вошел Федосов.

У Федосова был облик прирожденного руководителя: густая жесткая грива, крутой наполеоновский подбородок и всевидящий взгляд орла.

— Товарищ Линяев? Наслышан о вас, наслышан, — произнес Федосов рокочущим баритоном. — Над чем трудимся, если не секрет? — пошутил он, давая понять, что от него секретов быть не должно.

— Готовим передачу о Михаиле Евграфовиче, — первым доложил художник.

— Ну что ж, своевременно… О ком вы сказали? Что-то фамилию не расслышал? Видно, на ухо туг, — снова пошутил Федосов.

— Фамилия простая. Салтыков-Щедрин, — сказал Линяев.

— Как же, как же. Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович, — обрадовался Федосов, будто услышал о старом знакомом.