— Можете принять участие в конкурсе. На форму передачи, — пригласил художник, лучась доброжелательностью. — Правда, Юрий Степанович?
— Конкурс открыт для всех. Даже для вахтеров, — подтвердил Линяев.
— Товарищи, — посерьезнел Федосов, — на правах старшего я должен вас предостеречь: некоторые товарищи осовременивают Михаила Евграфовича, забыв, что сегодня за окном другой день. Так что помните об этом. Ну, а если… — В глазах Федосова блеснуло озорство, — вас так тянет к сатире, могу подсказать тему. Недавно я проезжал мимо нашего городского элеватора и знаете что обнаружил? — Федосов интригующе умолк.
— Откуда ж нам знать? — чистосердечно признался художник. — Верно, Юрий Степанович?
Линяев кивнул, действительно, мол, откуда?
— Над въездом в элеватор нет лозунга «Добро пожаловать!», — торжественно известил Федосов.
— Транспаранта, — машинально поправил Линяев.
Федосов метнул в Линяева молниеносный колючий взгляд и сказал, теперь уже обращаясь только к художнику:
— Можно и транспаранта… Но лично я рассматриваю «Добро пожаловать» как лозунг. Вот так и нарисуйте, раз вы художник: элеватор, а на нем нет лозунга «Добро пожаловать!». Знаете что? Считайте это моим заданием!
— Я не смогу, — растерялся художник.
— Видите, стоило поднять вопрос о настоящей сатире, вы в кусты, — усмехнулся Федосов.
— Не в этом дело, — вмешался Линяев. — Нельзя нарисовать то, чего нет.
— Можно! Можно добиться всего, если ты настоящий гражданин! — назидательно сказал Федосов художнику, по-прежнему игнорируя Линяева, и вышел.
«Он тебе этого не простит. Видишь, у тебя и тут все, как у людей», — сказал Линяев себе с грустной усмешкой…
— И на чем же ты с ним столкнулся? — жадно спросил Мыловаров, даже забыл про бутерброд, отодвинул в сторону.
— Семейная история. Милые ругаются, только тешатся, — отмахнулся Линяев. — А вот почему ты здесь застрял? Мог бы отобедать дома.
— Спасибо, напомнил, — благодарно пробормотал Мыловаров, схватил бутерброд и зажевал с новым энтузиазмом. — Люблю… икорочку… Вот… эту… красную. Поди достань-ка ее в городе. Я, можно сказать, из-за нее и летел самолетом. Жизнью рисковал!
— Ради икры? А брошенные дети?
— А как же! И брошенные дети. Напишем фельетон.
От трамвайной остановки до студии пролегла «долина самоанализа» — пустырь, усаженный юными деревцами. Зимой по «долине» вольготно носятся ветры. Дождь, смешанный с хлопьями снега, тут поливает свои жертвы всласть. Летом «долина» является подобием сковородки, на которой жарятся энтузиасты телевидения.
ebooksa