Дальше — больше! Турецкое правительство, не желавшее уступать суверенитет над Проливами, а также обеспокоенное холодными отношениями с СССР, снова нашло поддержку у США. Турция получила кредиты на приобретение американского вооружения и техники, американцы включили Анкару в программу экономической помощи США странам, пострадавшим от войны, так называемый «План Маршалла». Все это прочно связало Турцию с западным блоком. И как итог — вступление Турции в НАТО в 1952 году, а затем в антисоветский Багдадский пакт в 1955 году и заключение в 1959 году соглашения с США о создании в Турции баз с ядерным оружием средней дальности.
Последующие десять лет советско-турецкие отношения находились в замороженном состоянии. Отношения с США, напротив, развивались весьма бурно. Турция дала добро на размещение на своей территории американских ракет «Юпитер» с ядерными боеголовками, направленными в сторону СССР. Москва же, в свою очередь, тайно доставила на Кубу свои пусковые установки с ядерными боеголовками, и в 1962 году мир оказался на грани ядерной войны. То, что этого не произошло, было равносильно чуду. Но чудеса, политические чудеса, тоже иногда случаются.
После разрешения Карибского кризиса в 1962 году американцы убрали ядерное оружие с территории Турции, к власти в стране пришло новое руководство, которое всячески демонстрировало желание сотрудничать с СССР. И это тоже было равносильно чуду.
В 1974 году Турция в целях защиты прав турок-киприотов высадила 30 тысяч солдат на Кипр. Американцам это не понравилось, и вместе с другими странами Запада они повели политическую войну против Турции. Международное давление на Турцию возрастало с каждым днем, и туркам ничего не оставалось, как снова обратиться за поддержкой к правительству СССР. В этот период Советский Союз для Турции стал спасательным кругом, который мог вытащить ее из осадного кольца.
На это и рассчитывал полковник Богданов, когда планировал операцию на территории Турции. Он не питал иллюзий относительно моральных качеств турецкого правительства и разделял негодование армян, которых третировали турецкие власти, но он ни на секунду не вставал на сторону тех, кто путем уничтожения ни в чем не повинных людей пытался добиться справедливости для своего народа. Нет, такие методы полковник Богданов признавать не желал.
Размышления Богданова прервал Дубко. Он подошел к другу и занял соседнее кресло.
— Ты весь полет сидишь с задумчивым видом, — проговорил он. — Не поделишься сомнениями с другом?
— Сомнений нет, Саша. — Богданов потер ноющий живот. — Просто прикидываю варианты.
— Болит? — Дубко кивком указал на травмированный живот друга.
— Ноет, — признался Богданов. — Такое ощущение, что по мне каток прошел. Раньше я гораздо быстрее восстанавливался после таких ушибов. Видимо, возраст сказывается.
— Ого, что это ты про возраст заговорил?
— Не знаю, как-то все неправильно. — Богданов перевел взгляд в иллюминатор и залюбовался перистыми облаками, сквозь которые проходили яркие лучи солнца. — Красота какая, видишь? И вся эта красота проходит мимо нас, а нам достается грязь, рваные раны и горы трупов. Несправедливо.
— Брось, полковник, не так все плохо, как кажется. Сейчас у нас трудное задание, но когда они бывали легкими?
— Вот об этом я и говорю. — Богданов вздохнул. — Наверное, я и правда состарился, раз о покое и о тепле задумываться стал.
— До старости нам еще далеко, Слава. — Дубко похлопал друга по плечу. — Ты просто устал. Вернемся в Москву, отдохнем, и мир снова обретет краски, а наша работа — ясную и благородную цель.
— А если нет? Что, если и в Москве эта тоска никуда не денется? — Богданов поднял глаза на Дубко. — Что, если ничего не изменится?
— Такого быть не может, Слава, и ты это знаешь лучше меня. Сколько раз мы попадали в безвыходные ситуации? Сколько раз наша задача казалась невыполнимой или жестокой, или безнадежной? Но мы справлялись, выход всегда находился. Да, наваливалась усталость, но каждый раз все приходило в норму, разве нет?
— Так было, согласен, но что, если этого больше не будет?
— Откуда такие мысли, друг? — Дубко обеспокоенно смотрел на Богданова. За те годы, что они служили вместе, полковник ни разу не поднимал подобных тем, и слова его пугали Дубко. — Скажи мне, что тебя тревожит, и мы вместе разберемся. Мы придумаем, как с этим справиться.
Богданов долго смотрел на друга, словно взвешивал, насколько с ним можно быть откровенным, а потом заговорил: