Ложь, которую мы произносим

22
18
20
22
24
26
28
30

Его ответы всякий раз звучали почти одинаково: «Тебе не понять. К тому же мне нужно тебя защитить. Пока ты ничего не знаешь, тебя нельзя обвинить в сокрытии фактов».

Временами я все-таки подумывала пойти в полицию, но каждый раз выясняла, что не могу этого сделать. Меня тревожила не моя судьба. Я приняла бы свой приговор без жалоб, как и раньше. Но Фредди – не я. У него ведь вся жизнь впереди. Что бы там ни произошло, это наверняка был несчастный случай.

Мой сын не хладнокровный убийца.

И все же мучительная мысль: «А если он именно такой?» – просто не желала уходить.

За несколько следующих недель мы вошли в ритм. Днем я была занята в сарайчике Глэдис, а Джаспер спал рядом. Ко мне вернулись прежние навыки из школы искусств. Я собиралась изготовить глиняный горшок! Раньше мы делали их вручную, без гончарного круга – раскатывали плоский блинчик, а затем выкладывали на него кольцами глиняные колбаски. Одну на другую.

И сейчас я именно это делала. А по ходу мне пришло в голову, что сама жизнь похожа на такой горшок. Кольца символизируют разные этапы нашей жизни. И складываясь, создают единое целое. Если только не решишь все уничтожить. Как я.

Затем с помощью круга Глэдис я начала работать другим способом – клала шарик глины в середину и, вращая колесо, осторожно вытягивала стенки горшка. Но каждый раз, когда форма приближалась к чему-то приличному на вид, я слишком сильно сжимала глину между ладоней, и все сминалось. Приходилось начинать сначала, сожалея, что со своей жизнью нельзя поступить так же.

В другой жизни это был бы рай. Жить рядом с морем. Только втроем – Фредди, я и Джаспер. Без Тома, без его нотаций. Но реальность была иной. Не выдумка и не дурной сон. Измученная постоянным страхом, я не могла ни на чем сосредоточиться. В любую секунду ждала стука в дверь, за которой стоял бы полицейский. Каждую минуту ждала телефонного звонка от моего друга-фермера о том, что Фредди арестовали на работе. Каждый день покупала в лавке национальную газету и просматривала ее с пересохшим ртом, отыскивая статью о подозреваемом в убийстве пятнадцатилетнем подростке и его матери, подавшейся в бега вместе с сыном.

Но в газетах ничего не было. Возможно, наша история утихла. Возможно, была не настолько значительна в масштабах столицы, чтобы ее освещала пресса. Мне это казалось трагичным, но эгоистка внутри меня в то же время ощущала огромное облегчение.

Фредди каждый вечер около пяти возвращался с работы на ферме, а его уже ждал горячий ужин. Сначала я готовила курицу или отбивные, которые он всегда любил. Пламя в плите горело уже несколько дней. Оно не только согревало коттедж, но и придавало еде совершенно другой вкус.

– Прости, мам, – сказал сын, отодвигая тарелку. – Не думаю, что смогу смотреть на мясо. Не после того, как…

– Не после чего? – быстро спросила я и заметила, что в его глазах блеснули слезы.

– Неважно.

После этого я готовила макароны с сыром, печеный картофель или овощные запеканки.

– Ты должен поесть, – повторяла я, но ни у одного из нас не было особого аппетита. Да и откуда?

Лишь Джаспер, казалось, обжился в собачьей корзинке рядом с теплой плитой.

– Почему бы тебе не порисовать в своей комнате? – предложила я.

Фредди покачал головой.

– Я больше не могу.

– И я тоже, – тихо произнесла я. – Но почему-то гончарное дело совсем иначе ощущается. Может, и тебе найти какое-нибудь другое занятие.