— С чего вы так решили?
— Я это видела по его глазам и вообще… по всему. По его поведению и отношению ко мне. Потом Печорский сказал, что между нами все кончено и он хочет, чтобы я ушла. «Я уйду, — ответила я. — Но прежде ты дашь мне денег. Много денег. А ты что думал? Попользовался мной и бросил, как игрушку? Ты сильно ошибаешься. Иначе я расскажу обо всем твоей жене». Однако мои слова не произвели на него никакого впечатления. Он даже глазом не моргнул, когда я ему сказала об этом. Тогда я вспомнила, что говорил мне Калина, и сказала, что донесу на него в милицию. Про его моральный облик и прочее… Кажется, Модест испугался, но старался этого мне не показывать и сделал вид, что якобы прислушался к моим словам. После чего сказал, что частично признает справедливость моих слов, и полез в тайник в стене под ковром, о котором не только я, но и жена его, очевидно, не догадывалась. «Я дам тебе пять тысяч, после чего ты уйдешь», — произнес он, доставая из тайника деньги. «Нет, ты отдашь все!» — услышала я голос Калины за спиной, после чего он велел мне выйти из комнаты, что я и сделала.
— И что было дальше? — поторопил Щелкунов.
— Что было дальше — я не видела. Через какое-то время из комнаты показался Калина. В его руках была бельевая веревка. «Помоги мне!» — крикнул он. Я вошла в комнату и увидела, что Модест лежит на полу и не шевелится. Я с ужасом поняла, что Печорский мертв. «Ты что наделал?!» — закричала я в ужасе, но Калина закрыл мне ладонью рот и прошипел, что если я не хочу тянуть червонец за мокруху, то должна просто молча делать все, что он будет мне говорить… Потом он из одного конца веревки соорудил петлю, подтащил с моей помощью мертвого Печорского к двери и надел петлю ему на шею. Другой конец веревки он перекинул через верх двери и велел мне тянуть. Сам же стал поднимать труп Печорского. Модест был мужчиной тучным, но Калина как-то быстро поднял его — Степа ведь сильный, и даже очень. Когда Печорский повис на двери сантиметров в сорока от пола, Калина велел привязать натянутую веревку к ручке с обратной стороны двери. Я это сделала. Он подошел, посмотрел, насколько крепко я привязала веревку к ручке, и остался доволен. После чего обрезал длинный конец веревки и сунул его в карман. Затем прошел на кухню, принес оттуда табуретку и положил ее набок возле ног мертвого Печорского. Как будто это сам Модест повесился на двери, опрокинув табуретку. Потом Калина подошел к тайнику с распахнутой дверью и выгреб из него все деньги.
— Сколько было денег в тайнике?
— Сколько денег там было — я не знаю. Скажу одно — много…
Селиверстова замолчала. По ее раскрасневшемуся лицу было заметно, что она заново переживает то, что случилось с ней вечером тридцать первого декабря тысяча девятьсот сорок седьмого года. И ей становилось не по себе…
— Что было потом? — вывел Галину из задумчивости очередной вопрос майора Щелкунова.
— Потом Калина стал обыскивать квартиру.
— Что он искал?
— Искал драгоценности жены Печорского и его самого. Ну, кольца, вещи дорогие… Я сказала ему, что лучше нам уйти, вдруг вернется жена Модеста. «Тем хуже для нее», — так ответил мне Калина, но все же послушал меня, и мы поспешно ушли, не забрав ничего, кроме денег. Когда мы выходили из подъезда, мы увидели пожилого прохожего в армейской шапке-ушанке. Он уже прошел мимо подъезда и шел спиной к нам. Нас он не видел. Так что наш приход и уход остались никем не замеченными.
После еще пары вопросов Виталий Викторович дал Селиверстовой расписаться в протоколе допроса и велел конвойным отвести ее в камеру.
Как только Селиверстову увели, Щелкунов велел привести на допрос Степана Калинина.
— Что ты, начальник, все меня тревожишь? — недовольно проговорил Калина, когда вошел в сопровождении конвойного в кабинет. — На кой ляд мне это нужно? Лучше ищи того, кто это сделал.
— Присаживайтесь, — предложил майор, а когда Калина сел, спросил: — И на квартире у него никогда не были?
— Не бывал. Чего мне там делать? Я даже не знаю, где он живет. Вы ж об этом меня спрашивали, гражданин начальник, — немного удивленно глянул на майора Калина. — О чем-нибудь другом спросили бы. Ну не думаете же вы, что я буду брать на себя мокруху? — Он немного помолчал и добавил с заметной издевкой в голосе: — Да, и цацки с липовыми сверкальцами — про то я тоже не ведал ни сном ни духом.
Виталий Викторович с интересом посмотрел на Калину.
— Сейчас, гражданин Калинин, как-то не до цацок… Как-то неправильно ты себя ведешь. Вроде человек неглупый, воровской масти, в своей среде вполне уважаемый, а ведешь себя как пацан.
— С чего вы это взяли-то, гражданин начальник?
— Пренебрежение свое показываешь. Держишься так, как будто бы тебе сам черт не брат! А всего же ведь ты не знаешь!