Солдат, сын солдата. Часы командарма

22
18
20
22
24
26
28
30

— Но это долго ждать, пока пришлют врача. Я все-таки лучше сбегаю, а хотите, и в депо сбегаю. Мне не трудно.

— Деповские сами придут, не беспокойтесь. А вы в другое место пойдете, Зинаида Николаевна.

Он не сказал: если вы хотите. Он не сказал: прошу вас пойти. Он сказал: пойдете.

— Я пойду, — сказала она.

— Вам, конечно, страшно. Только надо, Зинаида Николаевна. Поверьте — надо. Солдату, когда он идет в атаку, тоже бывает страшно, но надо, и он идет. И партизану...

Она прервала его.

— Алексей Петрович, вы много говорите, а вам вредно. И не нужно. Я и так все поняла. А насчет страха вы правы — мне боязно, чего врать. И за детей боязно, и за себя. Я ведь все же не солдат. Но раз надо — я пойду.

— Надо, Зинаида Николаевна. Мне некому сейчас поручить это дело. Его должен был исполнить Максим Иванович, но его убили этой ночью.

Она вскрикнула:

— Дядю Максима?

— Да, убили.

— И вы...

— Я попытался его выручить, да вот не вышло...

Зинаида Николаевна выполнила то опасное поручение Алексея Петровича. Она выполнила еще несколько других, не менее опасных, пока он был болен. Все полтора месяца, что Алексей Петрович пролежал в постели, она была его связной; и через нее, беспартийную женщину, он, в сущности, осуществлял руководство большой боевой группой, поскольку по правилам конспирации, установленным здесь, никто не имел права связываться напрямую с секретарем подпольного комитета ВКП(б).

Алексей Петрович был очень доволен своей связной. Только женщина, говорил он, может так аккуратно, так безукоризненно точно выполнять самые трудные поручения.

А Зинаида Николаевна? Никогда до этого и никогда после этого она не была так счастлива. Она нужна человеку, которого любит, она нужна делу, которое он делает, и дело это, которому он отдает свою жизнь, всю — в этом она была непоколебимо уверена, всю без остатка, — стало и ее кровным делом.

Да разве есть на свете более высокое счастье?

Но оно длилось недолго, как и всякое большое счастье. Алексей Петрович выздоровел, стал уходить рано, приходить поздно.

Он уже ни разу не сказал ей: «Вы мне нужны, есть одно дело». И она, потеряв наконец терпение, сама спросила:

— Разве у вас нет для меня поручений?