— Да как вы могли знать, товарищ подполковник?! Я ведь их никому не показывал.
— Никому? Даже товарищам?
— Никому.
— Отчего же? — сказал подполковник. — Можете вы нам это объяснить, Яранцев, а?
— Конечно, могу, что тут особенного, — начал Яранцев, но капитан Антонов остановил его.
— А зачем же так бойко и лихо, товарищ Яранцев? Вопрос серьезный, и командир, как мне кажется, вас не торопит.
— Не тороплю, — подтвердил командир.
— А я и не тороплюсь. И мне ничего нового обдумывать не нужно — я так всегда думаю, — убежденно сказал Яранцев. — Часы эти кому принадлежали? Герою гражданской войны, подпольщику Отечественной. А я кто? Скажете — ты, Яранцев, солдат. Верно, солдат, но пока еще не ахти какой солдат. Вот подтянусь, а я обязательно подтянусь, товарищ подполковник, и тогда с гордостью, открыто стану носить эти часы...
Подполковник улыбнулся.
— У вас все, Яранцев? — спросил он.
— Нет, если разрешите, мне еще два слова... У меня, понимаете, идея родилась. Мама все время говорит, что я у нее какой-то неопределившийся, нецеленаправленный, недозрелый... Я ей почему-то всегда каким-то растопыренным представляюсь, — тут Гриша, растопырив пальцы правой руки, показал, каким он представляется своей маме. — Ну, а если моя родительница права, хотя я не думаю, что права на все сто процентов, то она явно поспешила, дав мне часы Чугунова. Ей следовало бы подождать немного. Только раз уж так получилось... Словом, я очень прошу вас, товарищ подполковник, пусть часы Чугунова пока у вас побудут, а потом вы их мне дадите...
Капитан Антонов нахмурился, а подполковник, все еще продолжая улыбаться, спросил:
— Что значит — пока?
— Ну, пока я дозрею, что ли.
— А как я это определю? — поинтересовался подполковник.
— Определите, товарищ подполковник, вы же командир, у вас глаз наметанный.
— Ну, допустим, наметанный, — согласился Климашин. — Значит, когда дозреете?
— Да, когда дозрею.
Подполковник перестал. улыбаться, и Яранцев тоскливо подумал: «Ну и глупость, конечно, ляпнул. Что я, овощь какая! Дозрею — это, пожалуй, просто смешно, а насчет часов — по-настоящему плохо». И подполковник, словно угадав его мысль, тут же подтвердил ее:
— Плохо, Яранцев, очень даже плохо. Что же это вы перекладываете ответственность за самого себя на чужие плечи? Вы ведь уже не мальчик, вы мужчина. Вы солдат, принявший присягу и потому отвечающий не только за себя, а за все на свете. А вы...