— Где Варя? Я тебя спрашиваю, мама, где Варя?
Что-то в голосе сына испугало Антонину Мироновну, и она тотчас же прекратила атаку и перешла к обороне.
— Ты не смеешь кричать на меня. Я ее не выгоняла. Она сама...
— Куда она ушла?
— Она сумасшедшая. Она уехала из Москвы к какой-то подруге.
Антонина Мироновна пыталась что-то объяснить Геннадию, но он уже ничего не слышал и ни слова не понял из того, что она говорила.
...Уехала. Уехала. Значит, я не дорог ей, значит, не любит. А как же я? До сих пор чувствовал себя добрым покровителем, чуть ли не благодетелем Вари. А оказалось, что это не так, оказалось, что он Варе вовсе не нужен, что она может жить без него. А он уже не может...
Поспешно одеваясь в передней, он слышал доносившийся как будто издалека, невнятный голос матери. Он с трудом догадался, что Антонина Мироновна рассказывает о том, как все это произошло, но опять-таки ни слова не понял. Да и зачем она это говорит? Какое это имеет сейчас значение?
...Напрасно Геннадий искал тогда Варю на всех московских вокзалах. Напрасно радиоузлы взывали: «Гражданка Игнатова Варвара Кузьминишна, просим вас зайти к дежурному по вокзалу. Просим зайти...» Напрасно. Вари нигде не было. Опоздал. Упустил. Свое счастье упустил.
Геннадий вернулся домой в полночь разбитый, усталый. Через час отходит его поезд. Не раздеваясь, стал укладывать чемодан. Геннадий старался не смотреть на мать. Оба молчали. И только лишь тогда, когда Геннадий уже стоял у дверей, Антонина Мироновна бросилась к сыну, схватила его за руку, заплакала:
— Прости меня, Гена. Ты мне только адрес ее сообщи, я сама... сама за ней поеду. Прости меня, сынок, я не знала, что ты ее так сильно любишь.
Геннадий хотел сказать что-то резкое, гневное, но удивился тому, как изменилась за эти несколько часов мать — перед ним была очень простая женщина, с немолодым, уставшим, испуганным, заплаканным лицом. И Геннадий молча шагнул за дверь.
Всю ночь он стоял в коридоре вагона, курил и, прижавшись горячим лбом к прохладному оконному стеклу, думал о Варе. И чем больше думал о ней, тем горше становилось на сердце. «Как плохо, что сейчас нет рядом со мной брата или друга, что вообще нет у меня товарища, с которым горе — полгоря, а радость — вдвойне радость». Ни матери, ни отцу, ни деду не мог бы Геннадий сейчас рассказать о муках своих. А вот Сергею Бражникову... ему бы Геннадий все открыл... «Как равный равному, как брату, как другу и товарищу. Он только кажется таким суровым и резким, Сергей Бражников. И ни о каком превосходстве надо мной он и не помышляет. Это я сам придумал из мнительности. Я уверен — он добрый и чуткий. И если мне удастся, я подружусь с ним... И все ему расскажу. Все, все. Я должен с ним поговорить, не то сердце не выдержит тяжести. Нет, нет, не думайте, это не слабость тянется к слабости, чтобы утешиться, это сила тянется к силе, чтобы стать еще сильнее».
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Разговор, которого так сильно желал Геннадий, не состоялся. Говорил только Бражников, а Громову волей-неволей пришлось помолчать.
Вначале Геннадия не очень интересовало и волновало это собрание. До той поры не интересовало, пока не услышал он своего имени. Он так и не запомнил, кто назвал его, когда началось выдвижение кандидатов в бюро.
Геннадий слишком поздно сообразил, что надо было с достоинством отказаться от такой чести. «Благодарю, товарищи, но я недавно в вашем коллективе. Прошу дать мне возможность сначала проявить себя». Только самоотвод мог спасти его. А он поддался слабости. «Черт меня побери, как же я мог так сплоховать! На что я рассчитывал, самонадеянный глупец?»
Но эти здравые мысли пришли потом. А вначале была только тщеславная радость: «Заметили, выдвигают. Ну что ж, на меня можно положиться». Оказывается, лейтенант Саврасов высокого мнения о лейтенанте Громове. Он горячо рекомендует товарища Громова в состав нового бюро. Хорошую, убедительную речь произнес по этому поводу лейтенант Саврасов.
— Может, кто из второго взвода хочет выступить? — спросил председатель.
Молчание.
ebooksa