Желтое, зеленое, голубое[Книга 1]

22
18
20
22
24
26
28
30

— Продаешь на барахолке, и тысячу рублей за литр тебе дадут.

— Знаешь, пойдем ужинать и спать, я придумаю что-нибудь.

Утром поднялись затемно. Георгий сказал, что со временем он напишет копию с картины и подарит Барабашке.

Тот был очень доволен приемом, который ему оказали.

Он спал не на полу, как иногда приходится в гостях у городских, а на диване, под хорошим одеялом, на чистой простыне. Георгий вместе с ним купался под душем в ванной. Барабашка был не так дик, как он хотел себя показать. Он бывал в разных городах, на собраниях, ездил с делегациями. Но мал ростом, щупл, темен лицом, одевался небрежно и выглядел как совершенно темный человек.

— Нет, — сказал он Раменову. — Теперь я больше не хочу брать твою картину. Не надо.

— Ты обиделся?

— Нет!

— А что же?

— А Барабашка, понимаешь, прочитал сегодня название картины: «На горисполкомовской».

— И это тебя охладило?

— Чё, ты хочешь, чтобы в горисполкоме узнали, как ты мне их лошадь отдал? Если на картину посмотрят, увидят — Барабашка едет на лошади, везет рыбу, довольный, размахивает вожжами. А ты подписал. Они тебе давали лошадь катать толстую москвичку, а ты политическую ошибку делал, отдал эту лошадь возить рыбу. Я думал, ты другую масть рисовал нарочно. А тогда зачем надпись? Подумают, что я сам просил. У-у! Меня за это по головке не погладят. Не хочу! Пусть висит тут. И на выставку не таскай. Где будет выставка? В Москве?

— Да-а… — уклончиво ответил Георгий.

— Тогда ни чё! Можно! Тогда не страшно. Ты — шибко хороший художник. И веселый. И по-нанайски разговариваешь.

Счастливый Барабашка позавтракал и, не желая мешать художнику, стал собираться, жалуясь, что придется опять весь день ходить по твердой дороге и от этого у него болят ноги.

— У нас в деревне мягонькая дорога, хорошо ходить, асфальта нету, мостовой нету, коленка не болит. А у тебя болит? Нет? У-у, ты привык! Ты здоровый, Гошка. А эта толстая баба, которая с тобой приезжала, помнишь, чё она сказала! У-у, умная, толстая, как мужик. В царское время у нас такой купец ездил, покупал рыбу, икру, давал бочки нам. Мы сами не умеем делать бочки. Старики ее увидели и купца вспомнили. Я слыхал, она тебя спросила у проруби, куда эта рыбка идет. Видал! Она заметила! Умная! Я хорошо слышал! Мы ловим, а в Москве рыбки нет! Нашей рыбки нет. Там только плохая, расейская рыба. Потому, что в городе народ не работает, только ходит по улицам. Я тебя люблю, давай попрощаемся.

Он поцеловал художника в обе щеки.

— Приезжайте к нам. Никогда с голоду не помрешь. Нина, до свидания, — кивнул он Раменовой. — Вот твоя жена даром по улице не ходит, она работает, а тоже продукты достает, — сказал он, глядя, как Раменова выкладывает из сумки сверток с развесными макаронами, принесенными из магазина.

— Я знаю, как она работает. Газета придет, я говорю: это баба Гошки газету делала.

Он хитро улыбнулся, глаза утонули в морщинках черного лица.