Скованный

«Хэй, Томми! Я знаю, что именно ты это прочтешь, потому что да просто больше некому. А ты знал, что когда ты соскальзываешь с края ванной, а на твоей шее — веревка, то с вероятностью девяносто процентов твой хребет переломиться и ты уже в принципе вряд ли выживешь. Теперь наверное знаешь. Я пишу это, Томми, смеюсь и плачу. Смеюсь, потому что совсем не готов умирать, но жизнь моя — штука мерзкая. Плачу, потому что моя мама умерла этой ночью. И вот, Томас, жены и сын от меня ушли, мама умерла, остался ты. Кстати выходит ты тоже остался один, может скоро встретимся. В общем, я просто устал. Устал от самого себя и этой жизни. Все свое имущество завещаю тебе — моему лучшему и единственному другу».

«P.s. Когда сходишь с ума, не забывай вернуться обратно».

И слезы хлынули из глаз Томаса. Хлынули жгучим потоком и соляной кислотой на желтый кафель, разъедая все, к чему прикасаются. Томас стоит абсолютно голый и чувствует себя беззащитным, но наконец-то ему стало грустно. По-настоящему грустно, а не эта напущенная чертовщина ради того, чтобы тебя пожалели.

Трусы спущены с Томаса и сопли начинают тянутся к полу. Он садится на унитаз и закрывает лицо ладонями.

— Пап, не нужно плакать!

После этих слов его стоны становились громче, споли свисают, слезы текут, протаптывая дорожку от глаз до самого члена, от члена к заднице, где соль начинает жечь, и с задницы капает в унитаз

Томас посрал слезами.

Бред.

Хотя слезы прекратились, чувство совести по-прежнему грызет его глотку. С еще большим энтузиазмом и усердием, словно кошка закапывает дерьмо. Дерьмо становится комом. Ему стыдно. Стыдно потому что он мог что-то сделать.

— Но тебе же твои проблемы важнее других, — говорит Элли.

Стыдно, потому что он мог поговорить с ним вчера и сегодня бы не было этой мошонки, которая вчера называлась Итон Спаркс.

— Ты не замечаешь, что люди тянутся к тебе, пап. Томас тянулся, а ты повернулся к нему задницей. Своей убогой вонючей задницей!

Стыдно, потому что за всю свою гребанную жизнь и за все их долбанное знакомство Томас ни разу не удосужился назвать его другом, кентом или братаном. Нет, ни разу. Он считал его надоедливой занозой, кровоточащей мозолью, долбанное ссадиной на локте или же капризный дебилом, но только не другом. Нет, друг — слишком сильно сказано.

Но именно сейчас он понимает, чтобы было бы даже слабо.

— Верно, друг. Ты абсолютно прав, — говорит Итон.

Элли улыбается.

Глава 5. Ваше бесподобное величие Томас Клаус

1

Факты. Факты. Факты. Факты.

Итон — самоубийца. Это факт.