Круча

— Ему и книги в руки…

— Обернулась! — торжествовал Толя. — Ну, дурак, Сандрик! Зачем взглянул? Смутил, видишь, отвернулась опять.

Сандрик дурашливо запел:

Кари глазки, куда скрылись? Мне вас больше не видать!

И вдруг передразнил Вейнтрауба, упирая на свистящие согласные и всем корпусом извиваясь:

— Диалектич-чес-ский мат-териализ-зм!

Пересветов смеялся.

4

— Кто сюда только не просился, когда слух пошел, что собираются готовить красную профессуру, — рассказывал Уманский. — Тысячи писем посыпались со всех концов страны. Лена, моя сестра, наша секретарша, — пояснил он для Кости, — работала тогда в Наркомпросе у Луначарского, он как раз ей поручал разборку писем. Полуграмотные деревенские комсомольцы, парни лет по пятнадцати, писали: «Хочу, чтобы меня выучили на красного профессора!»

Костя поинтересовался заграничными командировками для изучения иностранных языков. Оказалось, их уже отменили. Сначала кое-кому посчастливилось съездить месяца на два в Англию, в Германию, результатов это почти не дало, а посылать на более долгие сроки при трехгодичном курсе возможности нет.

— Марксистскую теорию, — рассказывал Флёнушкин, — берутся нам прививать беспартийные профессора.

— Но я слышал, в университете Свердлова Ленин вам лекции читал?

— Да, читал, о государстве.

— И вы сами тоже Ленина слушали?

— Конечно. У нас сохранились записи его лекций.

— А как вы думаете, — чувствуя, что вопрос его наивен, не удержался все же Костя, — когда Ленин совсем поправится, совсем выздоровеет, будет он и нам лекции читать?

— Не знаю, — отвечал Флёнушкин, — может быть. На собраниях ячейки у нас члены ЦК бывают с докладами, об итогах партийного съезда например. Но все-таки Свердловка первенцем была, наш институт уже второй ребеночек.

— А кто еще там читал вам лекции?

— Луначарский, Покровский, Бухарин. Бухарин учебник по истмату на основе своих лекций написал, нам, в лекторской группе, давал их стенограммы читать. В общежитие к нам в Страстной монастырь приходил.

— А в учебнике Бухарина, вы считаете, все верно? «Теория равновесия», например? Меня на экзамене профессор Деборин спросил, что я о ней думаю, я сказал, какие сомнения она у меня вызывает.

— Сколько же он вам поставил? — спросил Элькан.

— Удовлетворительно. Я не очень уверенно отвечал на его вопросы по истории философии.