Уходящее поколение

— Высоковато, метров пятнадцать…

— Она сучкастая, можно попробовать. Только бы до нижней развилки дотянуться.

— Я вам помогу, взбирайтесь мне на плечи.

Через минуту, цепляясь за клейкие сосновые сучья, Костя подбирался к вершине сосны. Вскоре он убедился, что птицы там нет, но зато перед ним развернулась картина редкой красоты: вершины лиственных деревьев колыхались, перекатываясь и шумя, точно волны. Он рискнул подняться еще на несколько метров, и его стало раскачивать вместе со стволом сосны, здесь уже не толстым. Укрепив ноги в скрещении сучьев и вцепившись в один из них, толщиной в руку, он залюбовался ходившим у его ног лесным океаном. Лес дышал; ярко освещенные солнцем желтые, багряно-красные и еще не успевшие отзеленеть великаны словно выплясывали загадочную пляску, весело и шумно переговариваясь. Необыкновенное зрелище захватило Костю, он по-мальчишески вообразил себя на мачте парусника над морем или в гондоле воздушного шара над необозримой тайгой…

— Слезайте! — кричал заждавшийся внизу спутник. — Упадете! Гроза идет…

Только сейчас понял Константин, что лесное море начинало штормить не на шутку. Деревья кое-где поскрипывали, по разгулявшимся вершинам бежала, приближаясь, широкая тень, а вдали уже погромыхивало. Вдруг скрылось солнце, разом поблекли краски, и от леса повеяло жутью. Он заторопился вниз.

Едва он спрыгнул на землю, как разразился ливень с молниями и громом, промочивший охотников до нитки.

После ливня снова засияло солнце, но тетеревиные наброды в траве смыло дождем, собака челночила без толку. А под вечер захолодало, осень дала себя знать. По дороге домой Константин почувствовал, что простыл. Пришлось ускорить шаги.

В их отсутствие заготовителю пришел срочный вызов зачем-то в область. Супруги уговаривали Константина Андреевича отлежаться денек, но он еще не насытился охотой и на следующее утро решил идти один километров за шесть к леснику, чья сторожка возле утиных лесных болот.

День начинался теплый, как и накануне. Однако в пути его настиг ливень вроде вчерашнего, да еще с ветром в лицо. Обсушившись у лесника, вечером он стоял на утином перелете по щиколотки в воде, взял чирка и крякву. Сапоги не промокли, но сырость к ступням все-таки пробралась, и ночью на лавке в сторожке он никак не мог заснуть из-за сильного жара. На утренний утиный лет уже не вышел и побрел до дому, причем опять, в третий раз, попал под дождик, сеявший сквозь солнце…

Температура у него поднялась выше сорока градусов. Александр Филиппович, вернувшись из Нижнего, свез гостя на станцию.

В Москве Ольга тотчас вызвала врача. Диагноз был — воспаление легких.

Случайно в тот день позвонила Мария Ильинична, не порывавшая знакомства с Пересветовыми и после ухода Константина из «Правды». Будучи членом ВЦИК, она теперь работала в Комиссии советского контроля. Зная, что Костя в октябре при защите здания еланского Совета от казаков Керенского был ранен в грудь навылет, она забеспокоилась. По ее ходатайству Пересветова поместили в кремлевскую больницу, где она его навестила.

— Чем я заслужил такое ваше участие? — растроганно восклицал он.

Она отвечала мягкой улыбкой, но глаза отчего-то смотрели печально, и его пронзила мысль, что Мария Ильинична ведь немолода.

Она расспросила, как он себя чувствует, двигается ли его книга, как его семья. Под конец их короткого разговора Косте показалось, что она хочет еще о чем-то спросить или что-то ему сказать, а она поднялась со стула и протянула ему руку, которую он, неловко приподнявшись с подушки, удержал в своей, чтобы поцеловать. И Мария Ильинична ушла.

А ему вдруг сделалось тяжело на сердце и грустно почти до слез. Вспоминая впоследствии эту минуту, он подумал, что то было, наверное, предчувствие, что он больше ее не увидит. Но такая мысль пришла ему уже в 1937 году, когда младшую сестру Владимира Ильича провожали в могилу на Красной площади, возле его Мавзолея.

Костя мысленно, как живую, увидел Марию Ильиничну в редакции, с Шандаловым, Хлыновым… с Бухариным. Говорят, что ее удалили из «Правды» вслед за ним. «Да и она сама, — думалось Пересветову, — вряд ли пожелала бы там остаться, с новыми людьми… А где-то теперь Толя с Виктором?..» Их уже давно арестовали.

После того, как 1 декабря 1934 года был убит С. М. Киров, политическая атмосфера в стране сгущалась. Не одни правдисты — многие из знакомых Пересветова, в вину которых перед советской властью поверить он не мог, исчезали из жизни.

Мучительные сомнения в законности происходящего одолевали его, и нечем было их ни подтвердить, ни рассеять. Судебные процессы с самооговорами подсудимых и смертными приговорами били по сознанию как электрический шок, повергая в недоумение, порождая подозрительность, страх. И странное чувство без вины виноватого зарождалось в Костиной душе: зачем он добровольно покинул редакцию? В памяти всплывала реплика Марии Ильиничны: «Я бы вас не отпустила». А он ее тогда покинул! «Хоть и не мог я знать, что произойдет, но останься я с ней, может, знал бы сейчас, как мне поступать, а теперь я ничего не понимаю, ни на что решиться не могу — точно у меня руки связаны…»