— Пошли, — говорит он задыхающимся голосом. — Пошли.
Мы осторожно спускаемся с ним по ступенькам. Боимся даже чуть-чуть наклонить его, словно это — невиданная драгоценность, несем, отвернув лица, дышим сквозь зубы, чтобы не дышать носом. Движемся по тропинке, к склону.
— Все-таки подождите, — говорит Кеш. — Говорю, равновесия нет. На холме понадобится еще один человек.
— Ну и отпусти, — говорит Джул. Он не останавливается.
Кеш не поспевает за ним, он ковыляет и шумно дышит; потом отстал, и Джул один несет передний конец, и на склоне гроб тоже наклоняется, начинает убегать от меня, скользит вниз по воздуху, как сани по невидимому снегу, плавно описывая воздух, в котором еще запечатлено его содержание.
— Джул, подожди, — говорю я.
Но он не хочет ждать. Он почти бежит, а Кеш остался сзади. Мне кажется, что мой конец ничего не весит, плывет как соломинка на буйной волне Джулова отчаяния. Я уже не прикасаюсь к нему, когда Джул поворачивается и, остановившись, на заносе, с ходу досылает гроб в повозку, а потом оборачивает ко мне лицо, искаженное яростью и отчаянием.
— Черт бы тебя взял. Черт бы тебя взял.
ВАРДАМАН
Мы едем в город. Его не продадут, сказала Дюи Дэлл, потому что он Деда Мороза и Дед Мороз забрал его до Рождества. Тогда он опять будет за стеклом, блестеть и ждать.
Папа и Кеш спускаются по склону, а Джул идет в хлев.
— Джул, — папа говорит. Джул не остановился. — Ты куда идешь? — папа спрашивает. А Джул не остановился. — Оставь коня здесь, — говорит папа. Джул остановился и смотрит на папу. Глаза у Джула светлые. — Оставь коня здесь, — говорит папа. — Мы все поедем с мамой на повозке, как она хотела.
А моя мама — рыба. Вернон видел. Он был тут.
— У Джула мать — лошадь, — сказал Дарл.
— Тогда моя может быть рыбой, правда, Дарл? — сказал я.
Джул — мой брат.
— Тогда и моя должна быть лошадью, — сказал я.
— Почему? — спросил Дарл. — Если твой папа — папа, почему твоя мама должна быть лошадью — потому что у Джула мама — лошадь?
— А почему должна? — спросил я. — Почему, Дарл?
Дарл — мой брат.
ebooksa