— А что он вам говорил?
Но она только сказала:
— Вам ведь скучно будет готовить обед, вы, похоже, не так привыкли проводить вечера? Наверное, вы предпочли бы прихватить пару бутылок джина и отправиться на танцы?
— Почему вы так думаете? — говорю. — Неужели у меня такой вид, будто я ни на что другое не способен?
— А разве способны? — говорит она.
Мы уже помыли посуду, выключили свет и смотрели, как горят дрова в камине, — она сидела на подушке на полу, прислонясь к ногам Роджерса, — курили и разговаривали, а она и говорит:
— Я знаю, вы скучали у нас. Говард предлагал пойти в ресторан, а оттуда танцевать. Но я сказала, что придется вам принять нас такими, как есть, раз и навсегда. Жалеете, что пришли?
Иногда ей можно было дать лет шестнадцать, особенно в фартуке. А потом она и мне фартук купила, и мы все втроем отправлялись на кухню стряпать.
— Мы понимаем, что вам стряпать нравится не больше, чем нам, — говорит она. — Но что поделаешь, если мы такие бедные. У нас на семью всего один летчик.
— Говард может летать за двоих, — говорю я. — Так что с этим полный порядок.
— Когда он мне сказал, что вы тоже всего-навсего летчик, я ему говорю: господи, летчик, да к тому же еще и трюкач. Что тебе стоило, говорю, выбрать такого друга, которого можно пригласить на обед за неделю вперед, и при этом он не подведет, да еще такого, чтоб у него водились деньги, и он мог бы пригласить нас куда-нибудь. Так нет, ты выбрал такого же бедного, как мы сами.
А как-то она говорит Роджерсу:
— Надо б нам подыскать Баку девушку. А то ему надоест все с одними нами проводить время.
Сами знаете, как женщины такие вещи говорят: слушаешь ее — и кажется, что-то за ее словами кроется, а поглядишь — и такой у нее взгляд невинный, вроде она о тебе даже и не думала, а уж не говорила и подавно.
А может, и правда, давно пора было сводить их в ресторан и в театр.
— Только не думайте, — говорит она, — что за моими словами что-то кроется. Это вовсе не намек, чтобы вы нас куда-нибудь повели.
— А насчет девушки тоже не намек? — говорю.
Она смотрит на меня широко открытыми глазами, и взгляд у нее такой простодушный, невинный. Тогда они часто заходили ко мне перед обедом выпить коктейль-другой, — Роджерс, правда, не пил, — и когда я вечером возвращался домой, на столике под зеркалом была рассыпана пудра, валялся ее платок или еще какая мелочь, я ложился спать, и комната пахла так, словно она и не уходила. А она и говорит:
— Вы в самом деле хотите, чтоб мы вам подыскали девушку?
Но больше мы никогда об этом не говорили, а вскоре если ей надо было помочь взобраться на подножку или еще какую услугу оказать, какие мужчины женщинам должны оказывать, при которых касаться их приходится, она стала обращаться ко мне, будто это я ее муж, а не он; а как-то нас уже за полночь застиг в центре ливень, и мы пошли ко мне, и они с Роджерсом спали в моей постели, а я в гостиной на кресле.