— У какого? — спросил конюх.
Белый указал на того, кто держал гнедого рядом с рыжей кобылой.
— А, — произнес негр. — У мистера Готри. Будь он хозяином лошади, жаль было бы ее.
— Жаль и ту, которой хозяин он, — сказал белый. — Жаль всех, над кем он хозяин.
— Вы про мистера Гаррисона? — спросил конюх. — Неужто похоже, что его лошадей нужно жалеть?
— Ясное дело, — сказал белый. — Вороному, поди, нравится, как он гоняет его.
— Нес чего вам жалеть блеровских лошадей, — заявил конюх.
— Ясное дело, — сказал белый. Казалось, он рассматривает кровных скакунов, содержащихся в конюшне с паровым отоплением, людей в сапогах и красных куртках, самого Блера на рванувшемся вперед вороном. — Он уже три года гоняется за этой лисицей. Что бы ему не поручить кому-то из вас застрелить ее или отравить?
— Застрелить или отравить? — переспросил конюх. — Не знаете разве, что лису так не добывают?
— Почему?
— Не положено, — ответил негр. — Надо долго покрутиться возле джентльменов, чтобы понять, как они охотятся.
— Ясное дело, — сказал белый. На конюха он не смотрел. — Удивляюсь, как это человек, такой богач, как говорят о нем, — и снова сплюнул, кто имелся в виду, было продемонстрировано лаконично, но не оскорбительно, точно так же он мог указать пальцем на Блера, — столько времени ненавидит какую-то Жалкую, старую лису. Даже не хочет, чтобы собаки ее схватили. Старается обогнать их, чтобы самому убить ее палкой, будто это змея. Наезжает сюда из года в год, привозит столько людей, тратится на них, чтобы загнать какую-то жалкую, шелудивую лисицу, которую я бы за одну ночь добыл с топором и натасканной собакой.
— Вот этого в джентльменах никогда не понять, — сказал конюх.
— Ясное дело, — ответил белый.
В соснах, густо покрывших длинный песчаный холм, с одной стороны зияли просветы, в них было видно заброшенное рисовое поле, тянувшееся почти на милю к поросшему вереском отвалу канавы. Двое в комбинезонах, парень и старший, сидели на мулах в одном из этих просветов, глядя на поле. Примерно в полумиле от них гончие сбились со следа; до холма доносился их лай, звонкий, растерянный, назойливый.
— Мог бы за три года уразуметь, что не добудет каролинскую лису с этими привезенными с севера городскими собаками, — сказал парень.
— Это он знает, — отозвался старший. — И не хочет, чтобы собаки ее схватили. Даже не допустит, чтобы хоть одна оказалась впереди него.
— Но сейчас же они впереди.
— Думаешь?
— А где, в таком разе, он?