— Вот, вот. Она боялась воды. Но потом научилась плавать, сама научилась, в бассейне. Его там даже не было. И у реки его не было. Он и не знал ничего, пока мы все не узнали. Он просто говорил ей, чтобы она не боялась, никогда. А какой в этом вред, скажите на милость?
— Никакого, — ответил Джеррод.
— Да, — сказала хозяйка, словно не слыша его, словно отвечала самой себе. — Когда она пришла ко мне и рассказала, я ее спрашиваю: «Ведь там змеи и всякая нечисть, разве тебе не страшно было?» А она мне ответила:
— Страшно. Конечно, страшно. Поэтому я и поплыла.
— Почему — поэтому? — спрашиваю я. А она мне говорит:
— Бояться чего-то — это значит знать, что живешь, это жизнь, но бояться сделать то, чего боишься, — это смерть.
— Я знаю, откуда у тебя это, — говорю. — Сам-то он небось не поплыл?
А она мне отвечает:
— Ему незачем. Ему каждое утро приходится себя пересиливать, как мне, чтобы переплыть реку. Посмотрите-ка, что я за это получила. — Вытащила из-за ворота что-то надетое на тесемочку и показывает. Это был зайчик, такой блестящий, из металла что ли они их делают, с палец величиной, в любом киоске продаются. Он ей подарил.
— А это что такое? — спрашиваю.
— Мой страх, — она мне отвечает. — Заяц, понимаете? Он теперь железный. С виду страх, но сделанный из железа, а железу ничего не страшно. Пока он у меня, я даже страха не побоюсь.
— А если побоишься?
— Тогда отдам его обратно, — сказала она мне. Ну, и что в этом худого, скажите на милость? Хотя Альвина Кинг всегда была дурой. Потому что через час Луиза вернулась, вся заплаканная. И зайчик у нее в кулаке. — Вот. Сохраните его для меня, ладно? — попросила она. — Только смотрите, кроме меня, никому не давайте. Никому-никому. Обещаете?
Я обещала и спрятала зайчика. Она попросила его обратно только перед самым отъездом. Тогда как раз Альвина и заявила, что на будущий год они не приедут. «Этой дури надо положить конец, — сказала она. — Не то он ее погубит. Страшный человек».
И в самом деле, на следующее лето они не приехали. Потом я узнала, что Луиза больна, и сразу поняла, из-за чего. Это Альвина ее довела, замучила. Но доктор Жюль в июне приехал, как всегда. «Луиза-то как болела, бедняжка», — говорю я ему. — «Да, — он отвечает, — я знаю». Я было подумала сначала, что, видно, он получил письмо, что она ему написала. Но потом думаю, ведь она была очень плоха, где ей писать, да и эта дура мамаша ее все равно бы… Хозяйка смотрела на Джеррода.
— Ей ведь не было нужды писать ему.
— Не было нужды?
— Он знал, что она больна. Сам знал. Ей не было нужды ему писать. Смейтесь, сколько вам угодно.
— Но я не смеюсь. Откуда же он знал?
— Знал да и все. Я сразу поняла, что он знает. Вижу, он не уезжает обратно к себе в Сент-Луис, значит, можно ждать и ее. И верно, в августе они приехали. Луиза сильно вытянулась, похудела, в тот вечер я впервые увидела их стоящими рядом. Она была почти с него ростом. Вот тогда я и поняла, что Луиза — взрослая девушка. А теперь Альвина бесится из-за этой лошади, на которой Луиза хочет прокатиться.