— Здесь, — сказал Алек Сэндер, но он уже повернул Хайбоя с шоссе на узкую грунтовую дорогу, круто заворачивавшую к черной гряде холмов и чуть ли не сразу начинавшую медленно ползти вверх, но прежде даже, чем они начали подниматься, на них дохнуло сильным, стойким сосновым духом, который напирал на них, не подгоняемый ветром, плотный, крепкий, почти как рука, — двигаясь ему навстречу, вы осязали его всем телом, словно входили в воду. Подъем становился круче, и лошадь, несмотря на двойную ношу, пыталась взять его галопом, как она обычно делала на подъеме, и она уже было пустилась вскачь, но он круто осадил ее, но и потом ему пришлось удерживать ее, намотав на руку поводья; она шла порывистым, тряским, неровным шагом, пока первый уступ холма не перешел в плато, и тут Алек Сэндер снова сказал: — Здесь. — И мисс Хэбершем, с заступом и киркой, выступила из темноты сбоку.
Алек Сэндер соскользнул вниз, и Хайбой остановился. Он тоже соскочил.
— Ты не слезай, — сказала мисс Хэбершем. — Кирка с лопатой у меня и фонарь тоже.
— Еще полмили осталось, и все в гору, — сказал он. — Это не дамское седло, но, может быть, вы сможете сесть боком. Где пикап? — спросил он Алека Сандера.
— Вон там, за кустами, — сказал Алек Сэндер. — Мы ведь не выставляться приехали. Уж, во всяком случае, не я.
— Нет-нет, — сказала мисс Хэбершем. — Я могу дойти.
— Мы сэкономим время, — сказал он. — Сейчас, верно, больше десяти. Он смирный. Это тогда просто потому, что Алек швырнул заступ с киркой.
— Ну конечно, — сказала мисс Хэбершем. Она протянула Алеку Сэндеру кирку и заступ и подошла к лошади.
— Мне жаль, что это не… — сказал он.
— Ха, — усмехнулась она и, взяв у него из рук поводья прежде даже, чем он успел подставить ей руку для ноги она сунула ее в стремя и ловко и легко — не хуже, чем он сам или Алек Сэндер, — уселась верхом, так что он только успел отвернуться, чувствуя на себе ее взгляд в темноте, когда поворачивал голову. — Ха, — снова усмехнулась она. — Мне семьдесят лет. А юбка моя — что о ней сейчас беспокоиться, у нас с вами дела поважнее.
И она повернула Хайбоя на дорогу, и он только успел схватить его под уздцы, как Алек Сэндер сказал:
— Шшш! — Они остановились, застыв в медленно струившемся на них невидимом потоке стойкого соснового духа. — На муле кто-то сверху едет, — сказал Алек Сэндер.
Он сразу начал поворачивать лошадь.
— Я ничего не слышу, — сказала мисс Хэбершем. — Ты уверен?
— Да, мэм, — ответил он, повернув Хайбоя прочь с дороги. — Алек Сэндер не ошибется. — И, стоя у самой головы Хайбоя среди деревьев и поросли, приложив другую руку к ноздрям лошади на случай, если бы ей вздумалось заржать, когда другая будет проходить мимо, он тоже услышал на дороге мула или коня, явно приближающегося сверху. Животное, по всей вероятности, было неподковано; по правде сказать, единственный звук, который он на самом деле слышал, было поскрипывание стременных ремней, и он удивился, как Алек Сэндер услышал это (ни секунды не сомневаясь, что он слышал) еще за две с лишним минуты до того, как животное приблизилось к ним. Затем он увидел его или, вернее, то место, где оно прошло мимо них, — какой-то комок, движение более темного тела, чем тень на бледной грязи дороги, скользящего вниз по склону, мягкий мерный шорох и скрип ремня, затихающие вдали — и стихшие. Но они подождали еще минуту.
— Что это он такое вез поперек седла, прямо перед собой? — спросил Алек Сэндер.
— Я даже не мог разглядеть, сидел там человек или нет, — сказал он.
— Я ничего не видела, — сказала мисс Хэбершем. Он вывел лошадь обратно на дорогу. — А что, если… — сказала она.
— Алек Сэндер услышит, — сказал он.
И вот опять Хайбой сильным и быстрым шагом стремится одолеть крутизну, он с киркой в руке, ухватившись за стременной ремень под тощей и жесткой икрой мисс Хэбершем с одной стороны, а Алек Сэндер с заступом — с другой, подымаются очень быстро, чуть ли не бегом сквозь крепкий, живой, пьянящий, сильный сосновый дух, который вытворяет что-то такое с легкими и с дыханием (так он представлял себе — он никогда не пробовал. А мог бы — глоток из чаши святых даров не в счет, потому что это был не просто глоток, а кислый, освященный, едкий — бессмертная кровь Господня, ее не пробуют, она идет не вниз, к желудку, а вверх и вовне, во Всеведение между добром и злом, выбором, отречением и приятием на веки вечные, — за обедом в День Благодарения и на Рождество, — но никогда не хотел), как вино с желудком. Они теперь были очень высоко, холмистый край, открываясь, проваливался куда-то, невидимый в темноте, но вас уже переполняло ощущение высоты и простора; днем он мог видеть, как увал за увалом, густо поросшие сосной, уходят на восток и на север, точно настоящие горы в Каролине, а до нее еще в Шотландии, откуда вышли его предки (он-то ее еще не видел); у него немножко перехватывало дыхание, и он не только слышал, но и чувствовал частые жесткие хрипы, вырывавшиеся из легких Хайбоя, когда он порывался взбежать и на эту кручу с всадницей на спине, да еще волоча двоих; мисс Хэбершем сдерживала и осаживала его, пока они не поднялись на самый гребень, и Алек Сэндер еще раз сказал: «Здесь», а мисс Хэбершем повернула лошадь с дороги, потому что, пока они не свернули, ничего не было видно, и только теперь он различил вырубку, не потому, что это была вырубка, а потому, что в скудно сочившемся звездном свете торчала, слегка покосившись набок, там, где осела земля, узкая плита мраморного надгробья. А часовню (облезлую, некрашеную, деревянную, ну, чуть побольше каморки) почти и совсем не было видно, когда он повел Хайбоя кругом, чтобы укрыть его за ней, и, привязав его к молодому деревцу, отстегнул путы с кольца узды и вернулся обратно, туда, где его дожидались мисс Хэбершем и Алек Сэндер.
ebooksa