— …»не во мне дело, не в моем родиче», — сказал дядя Гэвин. — «Дело в Джефферсоне» — так что после этого он должен был начать грозить. Но только он не грозил…
— Почему грозить? — сказал Рэтлиф.
— Порядок такой, — сказал дядя Гэвин. — Сперва лесть, потом угроза, потом взятка. И Монтгомери Уорд так же пробовал.
— Это вам не Монтгомери Уорд, — сказал Рэтлиф. — Будь Монтгомери Уорд Флемом, эти картинки никогда бы не увидели Джефферсона, а уж Джефферсон и подавно их не увидел бы. Но нам нечего беспокоиться, что Флем умнее Монтгомери Уорда; почти всякий в городе его умнее. А беспокоиться надо о том, кто еще может оказаться глупее его. Ну, а потом что?
— Он ушел, — сказал дядя Гэвин. — А ведь совсем уж было собрался начать. Просил даже, чтобы Чик вышел. А когда я сказал «нет», он взял шляпу, сказал «Премного благодарен» и вышел, словно заглянул сюда, только чтобы попросить прикурить.
Рэтлиф моргал, глядя на дядю Гэвина. — Значит, он хочет, чтоб Монтгомери Уорд попал в тюрьму. Только не хочет, чтоб при таких обстоятельствах, как сейчас. А потом передумал.
— Из-за Чика, — сказал дядя Гэвин.
— Потом он передумал, — сказал Рэтлиф.
— Вы правы, — сказал дядя Гэвин. — Это потому, что он знал — раз я отказался выслать Чика, значит, отказался от взятки.
— Нет, — сказал Рэтлиф. — Для Флема Сноупса нет на свете человека, которого нельзя так или иначе купить; нужно лишь одно — найти, чем его купить. Только отчего же он передумал?
— Вот именно, — сказал дядя Гэвин. — Отчего?
— О чем вы говорили, когда он попросил, чтобы Чик вышел?
— О тюрьме, — сказал дядя Гэвин. — Я же вам только что сказал.
— Об Уилбере Провайне, — сказал я.
Рэтлиф поглядел на меня. — Об Уилбере Провайне?
— Об его самогонном аппарате, — сказал я. — Об этой тропинке и о судье Лонге.
— Ах так, — сказал Рэтлиф. — Ну а потом что?
— Ничего, — сказал дядя Гэвин. — Он только сказал: «Пусть мальчик выйдет», — а я сказал…
— Нет, это потом, — сказал я. — А сначала мистер Сноупс сказал насчет срока в пять лет, что, может, лишние четыре года были за тропинку, а ты сказал: «Возможно», а мистер Сноупс снова сказал: «Ведь он ему пять лет дал, верно?» — а ты сказал «да», а потом он сказал, чтоб я вышел.
— Ладно, ладно, — сказал дядя Гэвин. Но глядел он на Рэтлифа. — Ну? — сказал он.