— Это Стивенс, — объявил он. — Расскажи ему.
Но она молчала. Она просто стояла, в вечернем платье и в меховой шубе, — цена их во много раз превышала сумму, о какой ни одна девушка (или женщина) в Джефферсоне и в округе Йокнапатофа не могла даже и помыслить, — стояла, не сводя с его дяди воспаленного взгляда. На лице ее застыло выражение страха, ужаса или невесть чего еще, а на запястье все белее и белее выделялись костяшки пальцев юноши.
— Расскажи ему, — повторил юноша.
И тогда она заговорила. Еле слышно.
— Капитан Гуальдрес. В нашем доме…
Дядя сделал несколько шагов в их сторону. Теперь Он тоже стоял посреди комнаты и смотрел на девушку.
— Да, — проговорил он. — Расскажите мне.
Казалось, однако, что этим внезапно иссякшим порывом все и ограничилось. Она просто стояла, пытаясь сказать что-то — что бы там ни было — одними глазами, сказать его дяде, а впрочем, и им обоим, поскольку он ведь тоже находился здесь. Правда, они довольно быстро узнали, что именно она собиралась сказать или, по крайней мере, что юноша хотел заставить ее сказать, за руку притащив ее для этого в город. Или, по крайней мере, что, как он — Чарльз — думал, она хотела сказать. Ведь он должен был тогда знать, что его дядя наверняка уже знает больше, чем юноша или девушка еще только собирались сказать, а может, он уже тогда знал всё. Но пройдет еще какое-то время, прежде чем он окончательно это поймет. А доходило это до него так медленно только из-за дяди.
— Да, — сказал юноша тем же голосом и тоном, каким он отказывал человеку старше себя в знаках вежливости или уважения к возрасту, а он — Чарльз — наблюдал за юношей, тоже не сводившим взгляда с его дяди. Черты лица юноши были такими же тонкими, как у его сестры, но в выражении глаз никакой тонкости не было. Они — эти глаза — вперились в дядю, даже не стараясь выразить настойчивость, они просто ждали. — Капитан Гуальдрес, так называемый гость нашего дома. Мы хотим вышвырнуть его из нашего дома, а заодно и из Джефферсона.
— Понятно, — сказал дядя. И добавил: — Я состою в местной призывной комиссии. Что-то не припомню, чтобы ваша фамилия значилась в списках.
Но взгляд юноши ничуть не изменился. В нем даже не было презрения. Он просто ждал.
И тогда дядя посмотрел на сестру; голос его теперь звучал совсем по-другому.
— И в этом все дело? — спросил он.
Но она ничего не ответила. Она просто не сводила с дяди отчаянного взгляда; рука ее свисала вдоль тела, а на запястье белели костяшки пальцев брата. Теперь дядя заговорил с юношей, хотя все еще наблюдал за девушкой, и голос его звучал все еще ласково или, во всяком случае, спокойно:
— Почему вы пришли ко мне? С чего вы взяли, что я могу вам помочь? И чего ради?
— Вы тут кто — представитель Закона или нет? — сказал юноша.
Дядя все еще наблюдал за его сестрой.
— Я окружной прокурор. — И обращался он все еще к ней. — Но если б я даже имел возможность, чего ради я стал бы вам помогать?
Ответил, однако, снова юноша.
— Потому что я не позволю какому-то ничтожному латиноамериканскому авантюристу жениться на моей матери.