— Выпить, — тихо сказал Джиггс.
— Обойтись никак не получится?
— Если нельзя — обойдусь.
Шуман смотрел, как он поддерживает падающую мертвую сигарету, как пытается затянуться.
— Если выпить дам, съешь что-нибудь?
— Да. Я все сделаю.
Шуман наклонился вперед и постучал по стеклу. Водитель повернул голову.
— Где тут можно взять поесть? — спросил Шуман. — Тарелку супу, скажем?
— Надо тогда вертаться к Гранльё-стрит.
— А здесь нигде ничего?
— Можно сандвич с ветчиной у итальяшек, если найдете открытый магазин.
— Хорошо. Остановитесь у первого, какой увидите.
Ехали недолго; Шуман узнал угол, хотя для верности, когда они выходили, спросил:
— Наяд-стрит близко здесь?
— Нуайяд?[22] — переспросил водитель. — Следующий квартал. Прямо и направо.
— Тогда здесь выходим, — сказал Шуман. Он вытащил мятые деньги, которые дал ему репортер, и бросил взгляд на аккуратную округлую цифру «5» в углу. «Получается одиннадцать семьдесят», — подумал он, но затем обнаружил в первой мятой купюре вторую; он дал ее водителю, все еще глядя на компактную цифру, виднеющуюся на той, что осталась в руке.
«Черт, — подумал он, — семнадцать долларов». А водитель тем временем говорил ему:
— С вас только два пятнадцать. Меньше ничего нет?
— Меньше? — переспросил Шуман. Он посмотрел на купюру, которую водитель держал так, что на нее светила лампочка счетчика. Это была десятка. «О Господи, — подумал он; на этот раз даже не стал поминать черта. — Двадцать два доллара».
Магазин располагался в помещении, которое размерами, габаритами и температурой напоминало банковское подвальное хранилище. Здесь горела единственная керосиновая лампа, создававшая, казалось, не свет, а одни лишь тени, коричневый рембрандтовский мрак, где животы выстроенных шеренгами консервных банок тихо поблескивали за прилавком, в невероятном количестве заставленным плохо распознаваемыми товарами, которые владелец различал, вероятно, на ощупь, причем не только один товар от другого, но и товар от светотени. Пахло здесь сыром, чесноком и нагретым металлом; сидевшие по обе стороны от маленькой, яростно горящей керосиновой печки мужчина и женщина, которых Шуман видел впервые, оба закутанные в платки и различимые в отношении пола только по кепке на голове у мужчины, подняли на него глаза. Сандвич был черствым куском французской булки с ветчиной и сыром. Шуман дал его Джиггсу и вышел вслед за ним на улицу, где Джиггс остановился и в каком-то бычьем отчаянии уставился на предмет, который держала его рука.