— Держу пари на десять центов, что ты еще не потратил те пять, — сказал он.
— Не потратил, — сказал мальчик. — Потратишь тут. Она не позволяет.
— Бог ты мой! — сказал репортер. — Это значит, что я должен тебе двадцать центов. Вот…
Он умолк, обернулся; за ним стоял фотограф, которого он звал Стопарем, вновь отягощенный загадочными и слегка зловещими орудиями своего ремесла, что придавало ему некое сходство с ученой собакой, принадлежащей сельскому врачу.
— Где пропадал, черт тебя возьми? — спросил фотограф. — Хагуд велел мне найти тебя в десять часов.
— Ну вот ты меня и нашел, — сказал репортер. — Мы как раз собираемся зайти в помещение, чтобы потратить двадцать центов. Пошли с нами.
Теперь француз летел над дорожкой вниз головой на высоте примерно в двадцать футов; его голова и лицо под бортом кабины были настороженно-неподвижны, как голова таракана или крысы, высунувшаяся из щели между стенными панелями; ни один волос в его аккуратной маленькой бородке не трепетал, словно весь его облик был отлит в цельном куске бронзы.
— Дудки, — сказал фотограф; возможно, взыграл желчный аспект перевернутой Вселенной, которая видна сквозь прикрытый козырьком объектив или проступает в гримасничающей, нелепо позирующей миниатюре на дне зловонной кюветки в адской аскетической келье, освещаемой красной лампой. — Сейчас этот тип шмякнется бороденкой своей, а ты хочешь лишить меня снимка?
— Вольному воля, — сказал репортер. — Стой, снимай, пожалуйста.
Он повернулся, чтобы идти.
— Погоди, слушай, Хагуд ведь мне велел… — сказал фотограф. Репортер оглянулся.
— Ладно, согласен, — сказал он. — Но быстренько.
— Что быстренько?
— Снимай меня. Покажешь потом Хагуду, когда к нему явишься.
Они с мальчиком пошли дальше; он не вступил в голос, потому что и так все время был в нем.
— …об-рат-ный штопор, друзья; он входит в него по-прежнему вниз головой… ох-ох-ох…
Репортер внезапно остановился и посадил мальчика себе на плечи.
— Так будет быстрее, — сказал он. — Через несколько минут нам обратно.
Они миновали ворота, протиснувшись среди задранных лиц с разинутыми ртами, запрудивших проход. «Вот-вот, — спокойно думал он со слабенькой тихой гримаской, похожей на улыбку, — они же не людского племени. Это не прелюбодеяние; представить себе их совокупляющимися не легче, чем два самолета где-нибудь в темном углу ангара». Одной рукой он придерживал сидящего у него на плечах мальчика, ощущая сквозь жесткое хаки юную недолговечную живую плоть. «Да, разрежь его — и там будет цилиндровое масло; анатомируй его — и окажется, что это не кости, это маленькие клапанные коромысла и шатуны…» Ресторан был переполнен; они не стали тратить время на то, чтобы есть мороженое с блюдца; мальчик взял в руку одну порцию и положил в карман две шоколадки, репортер взял другую, и они стали протискиваться обратно сквозь запруженный людьми проход. Тут ударила бомба, и вновь голос:
— …четвертый номер: гонка без ограничения объема двигателя на кубок Бона, денежный приз — две тысячи долларов. Вы получите возможность увидеть Мэтта Орда в его знаменитой девяносто второй модели «Орд — Аткинсон», в которой он установил рекорд скорости для самолетов, действующих с сухопутных аэродромов; но мало того — в последний момент благодаря содействию Американской воздухоплавательной ассоциации и администрации аэропорта Фейнмана к числу участников присоединился Роджер Шуман, чей самолет вчера при вынужденной посадке перевернулся через носовую часть. Теперь он летит в специально переоборудованной машине, причем переоборудованной самим Мэттом Ордом. Два жеребенка из одной конюшни, друзья, и два пилота такого высокого класса, что мы от души радуемся возможности показать жителям Нью-Валуа и штата Франсиана их захватывающую борьбу…