– Спаси…
Он отмахнулся.
– Ты лучше не говори, а пей.
Вода была очень холодной, глоталось с трудом, но Мэтти все же сделала пару глотков. Затем аккуратно завинтила крышку и вернула бутылку Си Пи.
– Знаю, тебе больно, – сказала Джен, – но, может, попробуешь пойти сама, а Си Пи тебя поддержит?
Почему Джен решила, что ей больно? Потому что у нее лицо в крови? Тут Мэтти поняла, что все еще плачет. Слезы текли ручьем. Она вытерла варежкой лицо, но слезы не утихали.
– Моя… мама, – проговорила она и указала туда, где они оставили Уильяма. – Он… ее убил.
– Ты не знала? – спросил Си Пи.
Мэтти покачала головой. Горе распирало ее изнутри, давило на кожу, и ей казалось, она вот-вот лопнет. Как она сможет теперь жить? Как сможет собрать осколки своей жизни?
Что, если Уильям и ее убил – ее улыбчивую сестричку, которая строила домики для фей во дворе и танцевала с Мэтти – не Мэтти, Самантой – под громкую музыку? Сестру, с которой они строили замки из одеял и подушек в гостиной? Что делать Мэтти, если дома ее никто не ждет?
Но она убежала без денег, старательно припрятанных под диваном, без еды и одежды.
– Мне очень жаль, – сказала Джен. Ей, видимо, было тяжело поддерживать Гриффина. Лицо напряглось, голос звучал натянуто. – Жаль, что твоя мама умерла. И что ты так об этом узнала. Но нам правда надо бежать – или идти, или хотя бы ковылять. Думаю, у этого мужика есть оружие, и когда он очнется, то возьмет его и пойдет за нами.
Мэтти кивнула.
– Да, есть. Ружье.
Си Пи кивнул Джен:
– Давай я поведу Гриффа. А ты веди ее.
– У нее есть имя, – ответила Джен. – Саманта.
Странно было слышать это имя от кого-то другого; странно, что кто-то считал ее Самантой.