– Она же хотела нам что-то сказать, тупица, – бросила Джен.
Си Пи остановился и обернулся. Мэтти услышала, как он втянул воздух, готовясь ответить Джен.
– Только… не… начинайте опять… – выпалила Мэтти. – Слушайте.
Они прислушались к лесу. Журчал ручей, возились в гнездах ночные птицы, качались ветви на ветру.
Мэтти осторожно подошла к двум друзьям, стараясь не слишком хрустеть снегом под подошвами. Они наклонились к ней; она понизила голос:
– Ручей… на просеке. Деревьев… там… нет.
– Ясно, – ответил Си Пи. – Мы будем на виду. Фонарик придется выключить.
Мэтти подумала, что фонарик вообще не надо было включать; лучше бы они просто дали глазам привыкнуть к темноте, тогда увидели бы намного больше, чем очерченный лучом круг света. Но с больным горлом она не могла так много объяснять.
Нельзя допускать такие мысли. Она поправится. Голос вернется. Так должно быть. У нее должна быть нормальная жизнь, жизнь без боли и Уильяма.
Нельзя допустить, чтобы он сломал ее навсегда, во всех смыслах.
Си Пи выключил фонарик, и они подобрались к кромке леса. Мэтти выглянула на опушку, пытаясь разглядеть что-то в темноте, хотя знала: глазам нужно несколько минут, чтобы приспособиться.
– Ты что-нибудь видишь? – прошептала Джен, приблизив губы к уху Мэтти.
Мэтти вздрогнула, но Джен погладила ее по руке и прошептала:
– Прости, не хотела тебя напугать.
Но напугала ее не Джен, а скорее то, как фамильярно она обращалась с Мэтти, как гладила ее по руке и плечу, подходила близко и вторгалась в ее личное пространство. За двенадцать лет к ней приближался лишь один человек – Уильям, и ее тревожило, что малознакомая девушка обращается с ней с такой нежностью, как будто они знали друг друга всю жизнь. Как будто были сестрами.
Жаль, что она не знает, что случилось с Хезер.
– Я ничего не вижу, – сказал Си Пи.
– Тихо, – в который раз повторила Мэтти. – Слушайте.