— мозги нимфоманки, серийного убийцы, паралитика, карлика и других людей — с явными опухолями, поражениями, кровоизлияниями, следами сифилиса и тому подобное;
— изображение призрака кисти Окё[17] — сокровище рода, уничтоженного психической болезнью;
— меч Мурамасы[18], полируя который глава семейства лишился рассудка;
— фрагменты китовых костей, которыми сумасшедший торговал вразнос, выдавая их за скелет русалки;
— голова черной кошки с голубым и золотистым глазами, сваренная сумасшедшим с целью отравить семью;
— пять пальцев, отрезанные с помощью выставленного тут же ножа для соломы;
— потрескавшийся череп пациента, который покончил с собой, бросившись вниз головой с кровати;
— кукла из подушки и одеяла — имитация жены для ласк;
— медная трубка, проглоченная в ходе якобы магического фокуса;
— жестяной лист, разорванный голыми руками;
— прут из железной клетки, скрученный пациенткой…
Эти жуткие вещички валялись среди искусных поделок, которые смастерили больные, — красивого вязанья, вышивок, искусственных цветов…
С содроганием я выслушивал комментарии доктора Вакабаяси, гадая, не относится ли тот или иной предмет ко мне. Я беспокойно озирался, мучительно рассуждая, что делать, если какая-то из этих чудовищных вещей окажется моей. Но — к счастью или нет — ни один из предметов не находил в моей душе отклика. Напротив, я лишь ощущал, что прямота и открытость, с которыми сумасшедшие выражают свои чувства, вызывают во мне беспокойство и наполняют все мое существо тягостной печалью.
Стараясь изо всех сил подавить тревогу и ощущая в то же время груз ответственности, я осматривал полки. Наконец закончив, я вернулся к столу и невольно издал вздох облегчения. Я вытер платком пот, который снова потек по лицу, и, спешно сделав полуоборот на каблуках, направился в западную половину комнаты.
Предметы, находившиеся в поле моего зрения, тоже описали дугу, и картина, висевшая справа от входа, будто перелетев через стол, оказалась прямо передо мной — словно сама судьба желала нашей встречи.
Я выпрямился и с глубоким вздохом стал наслаждаться сочетанием цветов — желтого, коричневого и тускло-зеленого.
На картине было изображено сожжение заживо.
К верхушке среднего из трех толстых бревен был привязан седой бородатый старец, сохранявший спокойствие. Справа находился бледный худощавый юноша. А слева — растрепанная женщина, на голову которой был надет венок. Обнаженные, они задыхались в дыму, а из хвороста, которым были обложены столбы, поднимались языки пламени.
С правой стороны картины, в золотом паланкине и окруженная богато одетыми слугами, на сцену сожжения взирала — хладнокровно и вместе с тем заинтересованно — пара аристократов. А с левой, крича, протягивал руки ребенок — очевидно, к матери, горевшей на костре. Крепкий мужчина и старик — похоже, отец и дед — зажимали ему рот и со страхом оглядывались на знать. Все они были как живые!
Посреди площади стояла гордая старуха в черном плаще, красном треугольном капюшоне и с посохом в руках. Обнажив в ухмылке кривые зубы, она указывала торжествующим жестом на трех мучеников.
ebooksa