— Когда жандармов поносят, мне так сладко на душе становится. Жаль, что я не могу двигать ничего. Только подвывать в темноте и шептать всякие гадости.
— А как так вышло, что тут никого из твоей братии больше нет? Неужто никто не помирал?
— Все просто, — парень зябко поежился. — Вызывают тута время от времени Синодников в рясах. Они ходят по комнатам, молитвы читают и трясут всяким.
— Чем? — я опешил.
— Штукой такой, из которой дым идет и воняет противно. После них призраков не найти.
— И как тебе удается оставаться?
— Я умный, — Ленька приосанился и задрал подбородок.
При этом стала отчетливо видна рана от ножа.
— Моя кровь осталась под краской. Ее ничем не смыть. Сверху еще пару слоев наложили. Сам же я прячусь в отделе секретных документов, когда синодники прибывают. Никому из пассажиров временных не говорю про то место. Людей тама почти не бывает. И щелей в двери тама нет. Дым туды не заходит и никто синодников туды не пускает. Секретные же материалы.
— Ясно, — я подумал, что парень и прям везучий в своем роде. — Благодарю за помощь.
— Ладно, если это все — то бывайте, мастер Чехов. Жду в гости.
Он развернулся и направился к отделу. Я же отозвал тотем и пошел к машине.
— Ну как ваш информатор, вашество? — поинтересовался Фома, едва только я вернулся. — Все ещё работает?
— Жив, если можно так сказать, — ответил я и нырнул в машину. — Нам нужно на Студёную.
Слуга сел за руль и покачал головой:
— Эх, вашество, любите же вы кататься по рабочим районам в выходные, — произнес он и завел двигатель.
— Что поделать, — вздохнул я.
Фома не ответил. Вывернул руль, и машина поехала прочь от отдела.
Студеная улица пересекала Северный проспект и упиралась в окраину города. Фома свернул во дворы, остановился у нужного нам дома и сообщил:
— Этот, вашество.