– А работа?
– Да черт с ней, с работой…
И она начинает плакать. С чего бы это…
Ирак. Провинция Анвар,
Бадийят Аш-Шам
Ночь на 24 мая
Мандраж после перестрелки прошел, оставив чувство блаженного отупения и забытья. Ничего не имеет значения, я уже который час держусь на крепчайшем кофе и банке «Ред Булла», которую я заглотил в два глотка. В желудок – как кислоты налили, последней моей пищей была черствая лепешка с мясом, которую мы поделили на троих. «КамАЗ» качает на ухабах и камнях, швыряет из стороны в сторону, но мы упрямо идем по пустыне вглубь, к иорданской границе…
Амани я отдал ключи от того, что считаю здесь своим домом, отдал ключи от машины и сказал возвращаться и ждать меня там. У нас же здесь были еще дела, которые заключались в том, что никто не должен уйти без наказания.
Вован сидит рядом, он прибыл с основным караваном и как-то укоризненно поглядел на меня – мол, почему полез в эту мясню один. Почему не взял с собой. Прости, брат… Но тут дело такое. Я кстати, подозреваю, что он тоже завел здесь женщину. Дело, конечно, хорошее – вот только его, в отличие от меня, дома семья ждет. Меня-то не ждет никто…
Мы идем в глубь пустыни по руслу сухого вади, которое раз в год наполняется ревущим потоком мутной воды. Кое-где на склонах, на вырытых бульдозерами террасах – у местных бульдозер обязательная машина для земледельца – колосится пшеница, но большая часть местности пустует. Температура упала градусов до пятнадцати-семнадцати по Цельсию – это при почти сорока днем. Такие перепады температуры воспринимаются организмом очень тяжело, особенно смертельно уставшим организмом…
Редкая цепочка «КамАЗов» идет по чужой, испокон века никому не принадлежавшей земле, развернув в разные стороны пулеметы и пушки. В десантных отсеках – блаженное тепло, по кругу идет термос с кофе. Я передаю дальше – один глоток, и меня вырвет на месте…
Вован, видимо, опасаясь того, что я свалюсь в депрессуху, решает расшевелить меня. Толкает локтем:
– Шеф. Расскажи, как было-то. Там чо – целый джамаат был? Или как?
Джамаат, блин… Начинаю рассказывать. Народ заинтересованно слушает, что-то отмечает про себя. Если так, по гамбургскому счету, лучший опыт в борьбе с терроризмом есть только у израильтян. Мы не выходим из войны уже сорок лет, с семьдесят девятого года, с Афгана мы воюем и воюем. И это… Еще один камешек в копилку, так что те, кто хочет выжить, внимательно слушают и мотают на ус…
– Надо было вдвоем работать, – заключает усатый, на иракский манер, майор-мусташар[30]. – В одиночку троих не снимешь, даже с СВД.
– Тогда бы тот грузовик скрылся, – возражает другой.
– Не с кем было бы скрываться…
Обычный треп. Внезапно конвой останавливается, и все единым движением разворачиваются к бойницам. Эти сорок лет, сорок воюющих лет, сделали русскую армию, наверное, самой сильной в мире, сильнее американцев, если так. Наши, кстати, в прошлом году сталкивались с американскими спецназовцами в Иордании на международных соревнованиях. Сделали их как котят. Весь треп разом прекращается, наступает напряженная тишина.
– Всем машинам, работаем «Монолит», – проходит команда по связи. – Принять готовность два и доложить.
«Монолит» – условное обозначение, поясняющее остановку и необходимость выстраивания защитного порядка. Бронетранспортеры расходятся, карабкаются по склонам вади, взревывая моторами. Застывают, уставившись в пустыню скорострельными пушками. Сейчас не Чечня девяносто пятого и не Чечня девяносто девятого, и в каждой машине – по тепловизору… Только разница мнимая. Вади… Вся эта безжизненная пустыня как будто в морщинах, и подкрасться по этим разломам и промоинам в земле на дальность гранатометного выстрела вполне возможно, не говоря уже о дальности выстрела из крупнокалиберной снайперской винтовки…