Том 7. Последние дни. Пьесы, киносценарии, либретто. «Мастер и Маргарита», главы романа, написанные и переписанные в 1934–1936 гг.

Гончарова. Зачем же мне ты говоришь так? Нас никто не слышит.

Пушкина. Ну, хорошо, я сознаюсь, я виделась с ним у нее. Но это вышло нечаянно, я не знала, что он придет туда.

Гончарова. Наши дела поистине ужасны. Все бесят, долги покою не дают. Уедем в деревню.

Пушкина. Бежать? Из Петербурга? Прятанья в деревне? От кого? Из-за того, что какая-то свора низких людей... презренный аноним... Он подумает, что я точно виновата. А между нами ничего нет. И с какой стати? Покинуть Петербург? Я не хочу сойти с ума в деревне! Благодарю покорно!

Гончарова. Но неужели ты не хочешь понять, как ему тяжело? И притом денежные дела так запутанны!

Пушкина. Ну, уж в этом я не виновата. Конечно, чтобы жить в столице, нужно иметь достаточные средства. Муж должен заботиться об этом.

Гончарова. Нет, я не могу с тобой разговаривать, я не понимаю тебя.

Пушкина. Ложись спать, Азя.

Гончарова. Прощай. (Уходит.)

Пушкина некоторое время у камина, потом переходит к окну, смотрит в него, улыбается, очевидно, что-то вспоминая. Фонарь с улицы бросает на нее отсвет. В это время из дверей, ведущих в столовую, бесшумно появляется и останавливается в дверях человек. Он в шлеме, на котором поблескивает орел, в тяжелой шинели, запорошен снегом, с палашом, в перчатках с раструбом. Он держит женские перчатки. Человек в шлеме очень красив. Пушкина поворачивается, видит вошедшего.

Пушкина (шепотом). Как вы осмелились? Как вы проникли? Сию же минуту покиньте мой дом. Какая дерзость! Я приказываю вам.

Дантес (говорит с сильным акцентом, иногда коверкая слова). Вы забыли в санях ваши перчатки. Я боялся, что завтра озябнут ваши руки, и я вернулся. (Кладет перчатки на фортепиано, прикладывает руку к шлему и поворачивается, чтобы уйти.)

Пушкина (шепотом). Вы сознаете ли опасность, которой вы меня подвергли? Он за дверьми. (Подбегает к двери кабинета, бесшумно поворачивает ключ, [закрывает портьерой дверь].) На что вы рассчитывали, когда входили? А если бы в гостиной был он? Ведь это же смерть!

Дантес. Chaque instant de la vie est un pas vers la mort[116]. Слуга сказал мне, что он спит, и я вошел...

Пушкина. Он не потерпит, он убьет меня.

Дантес. Из всех африканцев сей, полагаю, самый кровожадный. Но не тревожьте себя, он убьет меня, а не вас.

Пушкина. У меня темно в глазах. Что будет со мною?

Дантес. Успокойтесь, ничего не случится с вами. Меня же положат на лафет и отвезут на кладбище. И так же будет буря, и в мире ничего не изменится.

Пушкина. Я заклинаю вас всем, что у вас есть дорогого, покиньте дом.

Дантес. У меня нет ничего дорогого на свете, кроме вас. Не заклинайте меня.