385
Возвращаемся к хронологическому принципу публикации.
386
Шведе-Радлова Надежда Константиновна (1895–1944) — художница, написала серию картин, посвященных Пушкину. В конце двадцатых годов поддерживала, как и ее супруг Н. Э. Радлов, хорошие отношения с Булгаковым, часто приезжавшим в Ленинград по делам.
387
С письмом Дина Радлова прислала и лист дуба, «под которым любил сидеть Пушкин и под которым они с Языковым часто сидели, лежали, даже спали».
388
Радлова писала (письмо от 25 августа): «Обитатели же Тригорского — мы с Колей... Мы же владеем развалинами дома Осиповой, развалинами всех служб и прекрасным парком с 350-летними дубами и 250-летними липами. Парк расположен на одной из трех гор, на высоком берегу Сороти. «Онегинская скамья» под сенью лип и дубов, любимое место Пушкина, а также и наше. Отсюда вид совершенно замечательный на равнины, луга и виден даже лес Михайловского и та знаменитая дорога, где стояли три сосны и по которой ездил Александр Сергеевич к нам сюда в Тригорское.
Может быть, ты был здесь? Если нет, очень стыдно, потому что места действительно прекрасные. Михайловское, может, еще лучше. Там сосновый лес и только сама усадьба на горке, спускающейся к ней же Сороти, все в липах и прочих лиственных деревьях.
За все время, что мы здесь, было 10 дней лета. Это было очаровательно. Прочее же время здесь осень. Ее любил Пушкин, так в его честь ее здесь и оставили навсегда; но воздух, но места поразительной красоты, но Пушкин, которым здесь все полно, и вот мы сидим, несмотря на ежедневные дожди и грязь, и дороги времен псковского государства и Иоанна Грозного, и не можем уехать».
389
О новой пьесе Булгакова Д. Радлова писала с восторгом: «Дорогой Миша, на днях слышала, что ты закончил совершенно замечательную пьесу о Пушкине. Это, вероятно, та самая и есть, которую ты писал зимой с Вересаевым. Поздравляю тебя всячески и желаю твоему творению успехов и долгой жизни. // Если ты обратишь внимание, откуда это письмо пишется, то поймешь, что я имею право тебе написать и сказать, что Тригорское встречает пьесу о Пушкине с величайшим восторгом».
390
В июне 1935 года Булгаковы вновь стали хлопотать о выезде за границу на лето. Краткие записи Е. С. Булгаковой. 4 июня: «Ходили в Иностранный отдел, подали анкеты. Анкеты приняли, но рассматривать не будут, пока не принесем всех документов». 9 июня: «Егоров отказался подписать бумажку о том, что Театр не возражает против поездки М. А. за границу. // Оля сказала, что подпишет Вл. Ив.». 13 июня: «...Вл. Ив. подписал бумажку». 15 июня: «Ездили в Иностранный отдел, отвезли все документы. Приняли. Также и 440 руб. денег. Сказали, что ответ будет через месяц». 22 августа: «Прервались записи, потому что суматошно шла жизнь. // Не записано: отказ в поездке за границу...»
В «отказной» справке говорилось: «Настоящим ИНО Мособлисполкома объявляет, что в выдаче разрешения на право выезда за границу Вам отказано». Для Булгаковых это уже не было трагедией, как в прошедшем году, они приняли отказ довольно спокойно.
391
Речь идет о пьесе «Иван Васильевич».
392
Обратимся вновь к дневнику Е. С. Булгаковой. Этот бесценный документ непосредственного, прямого отражения событий еще долгие годы будет важнейшим источником и свидетельством для исследователей-булгаковедов. Запись 6 февраля 1936 г.: «Вчера, после многолетних мучений, была первая генеральная «Мольера». Повышенное оживление на генералке, которое я очень люблю [...] Это не тот спектакль, которого я ждала с 30-го года, но у публики этой генеральной он имел успех. Вероятно, будет иметь и дальше. Меня поражает, с какой точностью Миша предсказал, кто как будет играть. Великолепны Яншин (Бутон) и Болдуман (король) [...] Шумный успех по окончании пьесы. Миша ушел, чтобы не выходить, но его извлекли из вестибюля и вывели на сцену. Выходил кланяться и Немирович (он страшно доволен)». 8 февраля: «Завтра опять генеральная. Успеха и счастья!»