Взятие крепости Ниеншанц, основанной шведами в 1611 году, стало одним из ключевых моментов петровского правления. Дело было не столько в том, что русские окончательно утвердились на Ижорской земле и получили удобный выход к Балтийскому морю, сколько в том, что здесь было прорублено «окно в Европу», которое в наше время по праву считается красивейшим городом России.
Ниеншанц была взят 1 мая 1703 года и переименован в Шлотбург – Город-замо́к. Петр нашел Ниеншанц «не гораздо крепким от натуры», а еще царю не нравилась удаленность этой крепости от моря[59] – шведы без помех могли укрепиться на одном из островов дельты Невы. Нужна была мощная крепость близ места впадения Невы в Балтийское море. Подходящее место Петр выбрал лично – Заячий остров, находящийся у разветвления Невы. «Между тем временем господин капитан бомбардирской изволил осматривать близ к морю удобного места для здания новой фортеции и потом в скором времени изволил обыскать единой остров, зело удобной положением место, на котором в скором времени, а именно мая в 16 день, в неделю Пятидесятницы, фортецию заложили и нарекли имя оной Санкт Питербурх».[60] Впоследствии фортецию переименовали в Петропавловскую крепость по имени выстроенной здесь церкви.
В хронике «О зачатии и здании Царствующаго Града Санкт-Петербурга» приведена легенда, отсылающая к маю 330 года, когда орел указал императору Константину место для основания Константинополя, столицы Восточной Римской империи. «Царское величество… по прочтении молитвы на основание града и по окроплении святою водою, взяв заступ, и первые начал копать ров. Тогда орел с великим шумом парения крыл от высоты опустился и парил над оным островом… Царское величество… двумя роскатами изволил размерить, где быть воротами, велел пробить в землю две дыры и, вырубив две березы тонкие, но длинныя, и вершины тех берез свертев, а концы поставлял в пробитые дыры в землю на подобие ворот. И когда первую березу в землю утвердил, а другую поставлял, тогда орел, опустясь от высоты, сел на оных воротах… Царское величество о сем добром предзнаменовании веема был обрадован; у орла перевязав ноги платком и надев на руку перчатку, изволил посадить у себя на руку и повелел петь литию».
В мае 1703 года произошло еще одно знаменательное событие – в устье Невы тридцать русских лодок, разбитых на два отряда (одним командовал Петр, а другим – Александр Меншиков) захватили два шведских корабля – галиот[61] «Гедан» и шняву[62] «Астрильд». Галиот – это, конечно, не линейный корабль, но сам факт лодочного абордажа был отчаянным предприятием, которое тем не менее завершилось успехом. В честь этой победы Петр приказал отчеканить медаль с надписью: «Небываемое бывает». Оба командира – царь и его фаворит – получили ордена Святого Андрея Первозванного. Кроме того, Меншиков был назначен генерал-губернатором Санкт-Петербурга.
Изначально Петербург задумывался как портовый город, но очень скоро, к осени 1704 года, Петр решил сделать его своей новой столицей. «Мы чаем кончая во втором или третьем числе будущего месяца отсель поехать, и чаем, аще бог изволит, в три дни или четыре быть в столицу (Питербурх)», – писал царь Меншикову с Олонецкой верфи 28 сентября. У этого решения было много предпосылок – и детская травма, вызванная стрелецким бунтом, и стремление жить в идеальном европейском городе, и желание произвести впечатление на иностранных гостей, и экономические соображения: столица-порт – это же две выгоды в одном флаконе.
Петр не издал отдельного указа по переносу столицы из Москвы в Санкт-Петербург, отчего столичный статус города отсчитывается от разных дат. В 1704 году Петербург впервые был назван столицей, но на то время ничего столичного в нем не было, да и вообще сам город находился в зачаточном состоянии. Тем не менее Петр решил отныне принимать верительные грамоты от иностранных послов здесь, а не в Москве, и уже в ноябре 1704 года в меншиковском дворце на Петербургском острове, который царь называл «Посольским домом», был устроен прием султанского посла. С 1710 года в Петербург начали переезжать из Москвы государственные учреждения и иностранные посольства, а к 1712 году сюда полностью переехал царский двор, и с этого момента Петербург можно окончательно считать столицей. Но дотошные формалисты отсчитывают столичный статус города с 1714 года, когда был завершен переезд казенных учреждений.
Петропавловская крепость была практически неприступной, ведь кроме крепких стен и мощной артиллерии ее защищала вода. Однако для спокойствия новой столицы одной крепости было недостаточно – требовалась еще одна крепость на водных подступах к Петербургу. Уже в 1704 году на острове Котлин, находящемся в пятидесяти километрах к западу от Петербурга, был построен форт Кроншлот.[63] «Содержать сию ситадель с Божиею помощью, аще случится хотя до последнего человека, и когда неприятель захочет пробиться мимо оной, тогда стрелять, когда подойдет ближе, и не спешить стрельбою, но так стрелять, чтобы по выстрелении последней пушки первая была готова и чтоб ядер даром не стрелять», – велел Петр первому коменданту форта Тимофею Трейдену. Место для крепости было выбрано очень удачно – ни один корабль не мог подойти к Петербургу без дозволения. В октябре 1723 года на острове Котлин торжественно заложили крепость, «которая заключала бы в себя весь город и все портовые сооружения и служила бы делу обороны со всех сторон». Крепость и выросший на острове город назвали Кронштадтом – «Коронным городом».
Примечательно, что Петр часто называл Петербург «Парадизом», и в этом не было никакого преувеличения – город задумывался как райский уголок. Прямые улицы, красивые дома, тенистые парки, нарядно одетые горожане… Ну чем не новый Амстердам? Правда, находился этот Парадиз на краю империи, на землях, которые пока еще официально считались шведскими, и Карл XII, с которого русские пока еще не сбили полностью спесь, сказал однажды: «Пусть царь трудится над закладкой новых городов, мы хотим лишь оставить за собой честь впоследствии забрать их». Но счастливая звезда короля уже закатилась – забирать начали русские. В 1710 году русскими войсками была взята Выборгская крепость вместе с находившимся при ней городом, после чего Петр записал в журнале: «Итако чрез взятие сего города Санкт-Петербургу конечное безопасение получено». Шведы дважды пытались отбить Выборг, но безуспешно. Впрочем, к тому времени уже было ясно, что русские основательно закрепились в Балтийском регионе. Еще в июле 1704 года был взят Дерпт, а в августе – Нарва. Верный своему правилу извлекать из всего максимальную пользу, Петр дал в Нарве прощальную аудиенцию султанскому послу, чтобы тот собственными глазами увидел, какие крепости способны брать русские (можно предположить, что посол был впечатлен). В отношениях с Портой приходилось придерживаться двух правил – постоянно напоминать султану о могуществе русской армии, одновременно подчеркивая, что Россия склонна к экспансии на западе, а не на юге. Политика – дело тонкое, а уж с восточными правителями – так особенно.
Русские успехи 1704 года выглядели особо выразительно на фоне неудач Фридриха Августа, который лишился польской короны. В феврале месяце польские шляхтичи избрали в Варшаве нового короля – познанского воеводу Станислава Лещинского, ставленника Карла. Низложенный Фридрих бежал в Сандомир, где начал собирать своих сторонников. Таким образом, в Польше оказалось два короля – «российский» и «шведский». Разумеется, Петр продолжал оказывать «старому другу» Августу военную и экономическую помощь.
Надо отметить, что с Лещинским Карл допустил крупный промах. Шведскому королю было выгоднее оставить на польском престоле Фридриха Августа, который под страхом лишения короны хранил бы верность Карлу (надо же знать слабости своих оппонентов и понимать, чем их можно держать на крючке). Но Карл поступил иначе и вместо лояльной Речи Посполитой получил раскол, выгодный Петру. Зная характер Августа и понимая его резоны, Петр писал отправленному ему в помощь генералу Аниките Репнину: «Только двух дел остерегайся:
1. чтобы не зело далеко зайти;
2. если вздумает король польский дать генеральный бой со всем шведским войском, на то не поступай, и скажи, что тебе именно того дать не велено. В частных битвах содействуй во всем королю, избегая однакож излишней тягости».
Проще говоря: «Не клади свои двенадцать полков ради Августа, но и не позволяй Карлу одолеть его».
Следующим важным достижением русской армии стало взятие Митавы 4 сентября 1705 года. Однако радость победы была подпорчена известием о восстании, вспыхнувшем в Астрахани в конце июля. Неблагоприятным образом совпало несколько факторов: большое количество высланных из Москвы стрельцов, выраженное увеличение налогового бремени, нежелание отказываться от старых традиций и жестокость местного воеводы Тимофея Ржевского, убитого в ходе восстания. Восставшие захватили астраханский кремль и собрали круг (собрание горожан), который избрал совет старшин (при желании можно считать Астраханское восстание первой попыткой демократической революции в России). Примеру Астрахани последовали окрестные города, и вскоре повстанцы пошли на Царицын, взять который им не удалось. Эта неудача охладила многие головы – те, кому было что терять (богатые купцы и примкнувшие к восстанию офицеры), отправили к Петру гонцов с повинной.
В сложной ситуации Петр не стал спешить и суетиться, пытаясь подавить восстание с помощью расположенных вблизи лояльных гарнизонов, а отправил в Астрахань два крупных отряда. Передовым, меньшим, отрядом командовал боярин Петр Иванович Хованский по прозвищу «Змей», а основным – Борис Петрович Шереметев. Одновременно приказано было «задержать до времени» почту, идущую за границу и к городу Архангельску, где было много иностранных купцов: Петру не хотелось, чтобы о его проблемах узнал шведский король.
Осада Астрахани вышла недолгой – 12 марта 1706 года царское войско окружило Астрахань и начало палить по городским стенам из пушек, а на следующий день вошло в город. Несмотря на обещанную повстанцам амнистию, с ними расправились так же жестко, как и со стрельцами в недоброй памяти 1698 году. Следствие велось в Москве, там же выносились и приводились в исполнение приговоры. Царским указом от 1706 года генерал-фельдмаршал Шереметев был первым в России возведен в графское достоинство вместе с нисходящим потомством (князей на Руси было много, а Шереметева Петру хотелось отличить особо).[64]
Беда, как известно, не приходит одна. 15 января 1706 года у стен Гродно, где стояло на зимних квартирах около тридцати тысяч солдат, в том числе и оба гвардейских полка, неожиданно появилась двадцатитысячная шведская армия, сопровождаемая четырехтысячным польско-литовским войском. В Гродно, в качестве главнокомандующего союзным войском, находился Фридрих Август, который в ночь с 17 на 18 января бежал из города вместе с шестью сотнями саксонских кавалеристов и четырьмя русскими драгунскими полками генерал-майора Иоганна Гейнскина (хорош союзник, нечего сказать!). Фридрих обещал оставшемуся в городе генерал-фельдмаршал-лейтенанту[65] шотландцу Георгу Огильви собрать большое войско для того, чтобы отогнать шведов от Гродно, но на самом деле стал готовить поход на Варшаву, где сидел второй польский король Станислав Лещинский.
Петр запретил своим офицерам выходить из города, а Карл не решился идти на штурм и осадил Гродно, надеясь взять русских измором. Не сбылось – в поисках провианта шведам пришлось удалиться на сорок верст от Гродно, что позволило русским покинуть город в конце марта 1706 года. Тайный уход, перед которым затопили в прорубях всю тяжелую артиллерию, сковывавшую передвижение войск, организовал присланный в Гродно Петром Меншиков. В отсутствие сражений русская армия понесла большие потери – от голода и болезней умерло около восьми тысяч человек. Гродно еще дважды переходил из рук в руки, пока окончательно не стал российским по Торуньскому союзному договору, заключенному в октябре 1709 года.
Фридриху Августу не удалось выбить из Варшавы своего конкурента. В феврале 1706 года шведская армия под командованием фельдмаршала Карла Густава Реншильда нанесла его войску сокрушительное поражение близ Фрауштадта.[66] «Все саксонское войско от Реншельда разорено и артиллерию всю потеряли, – писал Петр Федору Головину. – Ныне уже явна измена и робость саксонские: тридцать тысяч человек побеждены от восьми тысяч! Конница, ни единого залпу не дав, побежала; пехота более половины, кинув ружья, сдалась, и только наших, одних, оставили, которых не чаю половины в живых. Бог весть, какую нам печаль сия ведомость принесла и только дачею денег беду себе купили». Разгромом при Фрауштадте дело не закончилось – ушедший от Гродно король Карл совершил опустошающий рейд по Саксонии. В результате Август отказался от претензий на польскую корону, разорвал союз с Россией и обязался хранить верность Карлу. Русские остались один на один со шведами, поддерживаемыми Речью Посполитой. Как говорится, «при таких радостях никакие печали не страшны».
Обосновавшись в покоренной Саксонии, Карл решил сделать передышку, чтобы как следует подготовиться к решающему походу на Россию. Условия для отдыха были замечательными: богатые земли плюс возможность безнаказанно грабить местное население. Но Петр тоже получил передышку… «Сия война над нами одними осталась; того ради ничто так не надлежит хранить, яко границы, дабы неприятель или силою, а паче лукавым обманом не впал», – писал царь адмиралу Федору Апраксину, которому была поручена оборона Петербурга. Наряду с укреплением рубежей и наращиванием мощи Петр развернул дипломатическую игру, целью которой было заключение выгодного мира со Швецией. Выгодного в том смысле, чтобы Санкт-Петербург и побережье Финского залива осталось бы за Россией – все остальное Петр готов был уступить. Речи о том, чтобы остаться «при всем своем» на занятых в ходе войны рубежах, быть не могло, поскольку чаша весов на тот момент склонилась на сторону Карла.
ebooksa