Если попытаться охарактеризовать 1707 год одним словом, то наиболее подходящим будет слово «суетный» – хлопот было много. Вокруг Москвы спешно возводились укрепления, поскольку вероятность нападения шведов была весьма велика. Продолжало снижаться содержание серебра в монетах, а чиновники уже третий год получали половинное жалование. Надо отметить, что оборотной стороной прогрессивного правления Петра Великого была тяжелая жизнь народа, обремененного множеством податей и повинностей. При Алексее Михайловиче жилось не так уж и сладко, но в сравнении старая жизнь представлялась райской. Однако сравнения приходилось делать про себя, поскольку за любое неодобрение существующих порядков можно было заплатить жизнью. Недовольные крестьяне бежали на Дон, в казачьи земли, где действовало правило «С Дона выдачи нет». Любой беглец, не нарушавший казацких законов и обычаев, мог спокойно жить здесь.
Разумеется, царя такое положение дел не устраивало. В июле 1707 года он издал указ о сыске беглых в донских городках и поручил его исполнение полковнику Преображенского полка князю Юрию Владимировичу Долгорукову. Деятельность князя спровоцировала на Дону восстание, которое возглавил атаман Бахмутского городка Кондратий Булавин. Восставшие разгромили отряд Долгорукова, перебив всех офицеров, в том числе и самого князя.[82] Восстание было быстро подавлено, Булавин бежал в Запорожскую Сечь, но на этом дело не закончилось. Весной 1708 года мятежный атаман вернулся и поднял восстание, не только охватившее весь Дон, но и перекинувшееся на соседние области. Восставшие чувствовали за собой такую силу, что даже пытались взять штурмом Азов, но это им не удалось ввиду отсутствия выучки и артиллерии. В июле Булавин был убит в Черкасске своими сподвижниками, хотевшими выкупить прощение ценой головы атамана. В отсутствие централизованного руководства восстание приняло характер разрозненного сопротивления на местах, которое продолжалось до начала 1709 года. Можно представить, сколько беспокойства доставило оно Петру: мало того что бунт, да еще и на южных рубежах, можно сказать, под носом у султана и крымского хана. На подавление восстания 1708 года Петр отправил князя Василия Владимировича Долгорукого, брата убитого повстанцами Юрия Владимировича, с наказом: «Как наискорее сей огонь надлежит тушить… жечь без остатку, а людей рубить, и завотчиков на колесы и кольи, дабы сим удобнее оторвать охоту к приставанью воровства у людей, ибо сия сарынь[83] кроме жесточи, не может унята быть».
Кстати говоря, в 1703 году была предпринята попытка полной отмены казенного жалованья приказным людям (!) «чтобы вместо его, великого государя, жалованья тех из дьяков и подьяческих и приказных людей окладов за их приказную работу имать с приказных и со всяких челобитчиковых дел, с чего пристойно». «Пристойно» требует пояснений. Взяткой в те времена считались деньги, взятые за неправедное решение, идущее вразрез с законом или же за неправедное бездействие. Взятки были делом непристойным, за них лишали должностей и имущества, били кнутом, отправляли в ссылку, а в некоторых случаях могли и повесить. Другое дело – посулы, деньги полученные за ускорение решения вопроса в законном ключе. Посулы считались пристойными, поскольку закон не нарушался. К счастью для чиновников, половинное жалованье им все же вернули, но выплачивалось оно крайне нерегулярно. К месту можно привести интересный исторический анекдот. В 1713 году подьячие Секретного стола сенатской канцелярии обратились к Петру с челобитной: «на жалование с убавкой прокормиться с домашними невозможно, отчего пришли в великое оскудение и нищету». Характер деятельности Секретного стола и его контингент практически полностью исключал возможность получения посулов – и ускорять нечего, и люди не простые. Петр наложил на челобитную следующую резолюцию: «Вместо прибавочного жалованья ведать в секретном столе все иноземческие и Строгоновы дела,[84] кроме городских товаров». И верно – зачем тратить казенные деньги, если можно обойтись без этого? Взяточничество на Руси появилось задолго до Петра, но именно он поспособствовал его повсеместному укоренению. Как говорится, лиха беда начало – сегодня начнешь посулы вымогать, а завтра и до «настоящих» взяток докатишься.
Примерно с 1706 года, то есть с тридцатичетырехлетнего возраста, у Петра начались проблемы со здоровьем. «Я толко футоф за пять был до смерти: в самой Ильин день уже и людей не знал и не знаю [был в бессознательном состоянии], как Бог паки велел жить: такая была жестокая фибра [лихорадка], от которой теперва еще вполы в себя не могу притить», – пишет Петр Меншикову из Польши. Выставление диагнозов спустя несколько столетий – дело неблагодарное, к тому же мы не всегда можем понять, о каких именно болезнях шла речь, потому что лекарский язык начала XVIII века сильно отличается от современного, да и симптомы в исторических документах описывались не полностью. Чем была вызвана «жестокая фибра», от которой царь приходил в беспамятство? Пневмонией? Острым пиелонефритом? Респираторной вирусной инфекцией? Увы, мы этого никогда не узнаем, но если подвергнуть детальному анализу все имеющиеся в нашем распоряжении сведения, касающиеся здоровья Петра Первого, то можно предположить, что царь страдал хроническим гепатитом, в конечном итоге развившимся в цирроз печени, мочекаменной болезнью и неврастенией. Богатырское здоровье Петра – это всего лишь легенда, созданная льстивыми современниками и подхваченная потомками.[85] Разумеется, в молодости Петр был физически крепок, иначе он не мог бы плотничать и вообще вести присущий ему образ жизни, но ничего богатырского (в том числе и роста) у него не было. Энергичный, сильный человек высокого роста, но отнюдь не Илья Муромец и не Добрыня Никитич – таким был царь Петр. Во рамках празднования трехсотпятидесятилетия Петра Великого в Эрмитаже была открыта выставка «Гардероб императора»,[86] дающая исчерпывающее представление о телосложении последнего русского царя и первого императора.
Лечиться (на европейский манер) Петр любил. Он охотно принимал выписываемые ему микстуры и порошки, но превыше всех снадобий ценил минеральные воды, которые впервые попробовал в Туле в 1696 году, еще до отбытия за границу. Минеральные воды – отнюдь не панацея, и вообще эффективность их довольно спорна, но на Петра «водные курсы» оказывали благотворное действие хотя бы потому, что производилось «промывание» организма и вдобавок интенсивное питье воды снижало количество принимаемого алкоголя (в обычной жизни Петр утолял жажду пивом или вином). Разумеется, и эффект плацебо[87] срабатывал, не без этого, ведь Петр очень верил в полезность минеральных вод. «Воды здешния не сравнително лутче Пирамонских [Пирмонтских] и Шпаданских [Спа] силою леченья и истинно не поверил бы, когда б сам не видал и пользуют чюдесно всех нас междо которых одному такому ползу учинило, которой рудою [кровью] харкал, которому по мнению чаять было худобы [смерти]», – писал царь Меншикову, пребывая на карельских Марциальных водах, первом российском курорте, основанном им в 1719 году.
К слову, именно Петр провел аптечную реформу, запретив деятельность «зелейных лавок», торговавших непонятно какими «зельями». Вместо этих лавок в 1701 году в Москве открылись восемь аптек европейского образца, а в 1704 году первая казенная аптека появилась в Петербурге, на территории Петропавловской крепости. По распоряжению Петра в Москве, а затем в Петербурге разбили «аптекарские огороды» – ботанические сады с оранжереями, в которых выращивали лекарственные и разные экзотические растения. А в 1721 году на Аптекарском острове в Петербурге открылся первый завод «казенных врачебных заготовлений».
Петр I – император России.
Глава пятая
И горд, и ясен и славы полон взор его
Полтавская битва.
Карл XII и Иван Мазепа после Полтавской битвы 1709 года.
«Великие намерения монарха о поправления государства были часто останавливаемы жестокими войнами, которые причинял Карл XII, король шведский. Царь после сражения 1708 года предлагал условия о мире, которые чрез польского дворянина и посланы были в шведскую армию; но Карл, привыкший налагать мир своим неприятелям только в столичном городе, отвечал, что “он будет договариваться о мире в Москве”. Когда Государю донесли такой гордой ответ, то сказал Петр Великий: “Мой брат Карл всегда воображает себя быть Александром; но я ласкаюсь, что он не найдет во мне Дария”».[88]
28 сентября 1708 года близи деревни Лесная (находившейся на территории современной Могилевской области) произошло сражение между корволантом,[89] иначе говоря – летучим корпусом, под командованием Петра и шведским корпусом генерала Адама Левенгаупта, по матери приходившегося дальним родственником Карлу XII. Шведов было больше (по наиболее достоверным оценкам – около 15 000 против 13 000 русских) – давайте запомним это важное обстоятельство.
Петр настиг Левенгаупта в тот момент, когда генерал собирался переправиться через реку Леснянку для того, чтобы идти на соединение с основными силами шведов. Завязался бой, который растянулся на шесть часов с небольшим перерывом, во время которого изнеможенные солдаты попадали на землю и некоторое время отдыхали. В конечном итоге Левенгаупт отступил (тайно, под покровом ночи), бросив артиллерию и добрую половину своего обоза. Петр отправил погоню, которая завершила разгром шведского войска и захватила другую половину обоза.[90] Левенгаупт сумел увести к своему королю менее шести с половиной тысяч солдат, остальные были убиты, попали в плен или попросту дезертировали.
На первый взгляд победа в небольшом локальном сражении не представляла собой ничего особенного, но дело было в том, что впервые за всю войну русские одержали убедительную (если не сказать сокрушительную) победу над
Впоследствии Петр напишет: «Сия у нас победа может первая назваться, понеже над регулярным войском никогда такой не бывало, к тому же еще гораздо меньшим числом будучи пред неприятелем, и поистине оная виною всех благополучных последований России, понеже тут первая проба солдатская была, и людей конечно ободрила, и мать Полтавской баталии как ободрением людей, так и временем, ибо по девятимесячном времени оное младенца щастие принесла, егда совершенного ради любопытства кто желает исчислять от двадцать восьмого сентября 1708 до двадцать седьмого июня 1709 года».
«Мать Полтавской баталии» – очень точное выражение. Русские уже привыкли одерживать победы над шведами, а теперь научились «воевать не числом, а умением». Прошло всего-навсего шесть лет, а непобедимость шведов стала мифом. Грозный сосед превратился в докуку, от которой хотелось избавиться как можно скорее.
ebooksa