Там, на крыше семиэтажного здания на противоположной стороне проспекта – гигантского офисного блока с несколькими высокими, в пару этажей каждая, подъездными арками, – в мареве словно бы дрожащего раскалённого воздуха виднелись две сидящие на самом её плоском краю кошмарные получеловеческие фигуры. Одна, массивная, была похожа издалека то ли на гигантского волка, то ли на медведя, другая казалась совершенно бесформенной против света, лишь перепончатые, как у нетопыря, крылья за её плечами отчётливо поблёскивали в красноватых лучах вечернего солнца…
Тонкие, еле различимые пурпурные лески тянулись из их мощных когтистых лап вниз, в самую гущу разноголосого человеческого роя. Вот один из монстров повёл рукой в сторону, а другой секундой позже резко свёл вместе ладони – и тут же две… нет, уже три бесформенные толпы ринулись одна на другую, дёргаясь, словно куклы на верёвочках, ревя от ярости, нанося направо и налево страшные удары, обрушивая друг другу на головы бутылки, подхваченные из разбросанных по земле мусорных пакетов…
– Верена, ты куда? – Пьер схватил её за рукав платья.
Девушка стремительно обернулась и совершенно бессознательно дотронулась до виска брата внезапно блеснувшей золотистым светом ладонью.
– Ни шагу отсюда, пока всё не закончится, ясно? Ты меня понял? – ей показалось, что глаза Пьера на секунду затуманились.
– Я т-тебя п-пон-нял… – медленно повторил тот.
Верена потянула на себя тяжёлую стеклянную дверь, рванула наружу, чуть не оступившись о неподвижно лежащее на земле тело с окровавленными волосами, отступила в ближайшую арку и прижалась к высокой деревянной двери с зарешёченными окошечками в верхней части. Длинная медная дверная ручка болезненно упёрлась девушке в спину, но она даже не почувствовала этого, не сводя глаз с двух тёмных фигур на противоположной крыше.
Наверное, ей надо было спросить себя для начала, уверена ли она вообще в своих силах. Или попытаться сперва связаться с кем-то из старших ни-шуур. Да хотя бы просто вспомнить о сегодняшнем разговоре с Алексом…
Верене не пришло в голову ни то, ни другое, ни третье.
Она скрестила на груди кулаки, ощущая, как от всего тела привычно начинает распространяться слепящее золотистое свечение, и затем резко раскинула руки в стороны, стрелой срываясь с места.
– …и в итоге я просто взяла и удалила все файлы с черновиками этой несчастной речи в корзину, – договорила Тара, не отрывая взгляда от струящегося под колёсами шоссе. Тара родилась уже в Швеции и совсем не говорила на фарси, и оттого Навиду всегда было вдвойне приятно оттого, что он способен слышать её речь как родную. – А потом включила диктофон, вышла на балкон, представила себе, что стою перед публикой, и…
– И дело тут же пошло на лад, да? – усмехнулся Навид, провожая глазами зелёные дорожные щиты, мелькающие вдоль низеньких ограждений магистрали. Справа и слева от шоссе тянулись светло-зелёные, ровные, будто бы мелкой расчёской причёсанные поля и белые силуэты медленно вращающихся ветряных мельниц у самого горизонта. Вечереющее небо было усыпано высокими, подсвеченными розоватым солнцем пухлыми конусовидными облаками, похожими на многоэтажные пирожные из кондитерской.
– Ты даже не представляешь себе, как сразу стало просто, – Тара прицокнула языком и поправила элегантные тёмные очки. – Под конец я даже почти перестала нервничать. И прекрати, наконец, надо мной подтрунивать! В моём возрасте ты тоже поймёшь, как это сложно, пытаться быть во всеоружии накануне подобных мероприятий…
– Да я даже и не думал над тобой подтрунивать, – хмыкнул Навид, почёсывая бровь.
Эта пятидесятилетняя ухоженная женщина с седыми нитями в спрятанных под тонкий узорчатый платок густых тёмных волосах, конечно же, не могла знать, что является его правнучкой – что, впрочем, совершенно не мешало им вот уже много лет отлично ладить друг с другом. Для Тары Навид всегда был лишь одним «очень дальним родственником» по материнской линии, который однажды выучил шведский во время длительной командировки в Европу и почему-то был удивительно похож на одного из её прадедушек с единственной чудом уцелевшей в семейном архиве фотокарточки конца девятнадцатого века. Для матери самой Тары, пока та ещё была жива, Навид был когда-то «кузеном отца», полжизни проводящим в разъездах по заграницам. А для матери её матери – одним из своих собственных «младших братьев», которого в действительности никогда не существовало на свете. До этого, ещё раньше, пока не умерла Амира, – душа, дыхание, свет в сердце, – Навид почти пятьдесят лет поддерживал перед всеми окружающими иллюзию собственного старения… благо, техники меняющейся материи он к тому времени давно уже освоил. А на следующий же день после похорон жены – пропал без вести. Наверное, это было жестоко по отношению к детям, но те были тогда совсем уже взрослыми, а у Навида к тому времени кончились всякие силы притворяться дальше – и что ему ещё оставалось делать?
Ни-шуур были обречены на одиночество среди людей, и каждый обходился с этим одиночеством по-своему. Хаук как-то признался, что он, пока не встретил Искру, не одно столетие перебивался исключительно случайными связями, запрещая себе даже задерживаться рядом с кем-то хоть насколько-нибудь надолго. О личной жизни Пули Навид не знал совсем ничего. Сам он справлялся вот так, поклявшись себе однажды, что свою семью, неважно в каком поколении, он не бросит, а никакая другая семья ему больше не нужна вовсе.
Иногда ему становилось немного жаль эту славную девочку из Германии, ученицу Хаука, так рано сделавшуюся бессмертной. Впрочем, у той впереди было ещё как минимум двадцать-тридцать лет беззаботной жизни, не омрачённой печатью Вечности, так что впору было бы, наверное, ей даже и позавидовать…
– …ты меня там вообще ещё слушаешь, а? – Тара повысила голос.
– Очень даже внимательно слушаю, – Навид заставил себя вынырнуть из омута затянувшей его лёгкой меланхолии. – К восьми часам мы приезжаем в Стокгольм, потом ты ещё раз репетируешь свою речь, а я надеваю смокинг с запонками, а потом мы берём такси и едем на этот твой приём.
– Не на приём, а на открытие Литературной Ассамблеи! Ну правда, Навид, будь немного серьёзнее, ты же мне всё-таки брат, хоть и не совсем родной. Меня ведь, в конце концов, награждать будут…
ebooksa