Чёртов плод

22
18
20
22
24
26
28
30

«Хочу… – змеиные глаза меднокрылого на секунду сузились. – Пус-скай понервничает…»

Самолёт как будто вовсе перестал слушаться руля высоты; вот уже несколько минут его кидало в воздухе вверх-вниз, словно крошечную щепочку в бурной горной реке. На пару секунд машину снова кувырнуло на спину, потом опять перевернуло на брюхо.

Раньше Флинн только в теории знал, что после подобной эквилибристики всё ещё можно лететь дальше…

Перед глазами давно уже всё ходило ходуном; Флинна мутило всё сильнее, и мужчина судорожно сглотнул в очередной раз подступившую к горлу кислятину. «Ничего-ничего, – упрямо подумал он. – Всё обойдётся, сейчас выберемся. Главное, не штопор…»

В небе, в конце концов, полно своих рек, стремнин и водопадов, и, хотя скорость их течений бывает порой огромна, крошечная щепочка никуда сейчас не денется из этого потока, верно? Это только сидящему на щепочке муравью может показаться, что всё, уже наступил последний конец…

…последний конец…

Сигнал удержания курса на центральной панели замигал и погас.

С приборами происходило что-то странное, как будто вся электроника разом посходила с ума.

Автопилот больше не включался. Дисплей с навигационной картой вспыхнул ослепительно ярким белым светом и тоже погас, и сразу же следом вдруг резко поползла вверх скорость.

Сто, сто десять, сто двадцать…

В наушниках послышался оглушительный, перекрывающий даже шум двигателя визг, словно от циркульной пилы, а потом экран радиопередатчика пошёл цветными волнами и секунду спустя тоже потух.

В кабине резко запахло сгоревшим керосином, и Флинн из последних сил сдавил оба рычага управления, пытаясь снизить тягу двигателей.

Словно издеваясь над ним, стрелка скорости переползла в жёлтый сектор.

Сто тридцать, сто сорок, сто пятьдесят…

Адова сатана… Он же сейчас двигатель запорет!

Флинн опять почувствовал, как у него разом закладывает уши, а потом фюзеляж страшно, оглушительно затрещал, и самолёт врезался в огромное мутное облако, резко качнувшись вбок, – и тут же над самым ухом Флинна снова громко заверещал и тотчас намертво заглох индикатор креноразворота.

Красный сектор. Сто восемьдесят, двести…

…вот сейчас у твоего конька просто сломаются крылья, ты разобьёшься в этой штуковине, и она станет твоим гробом… как в одной из твоих последних песен…

Флинн снова конвульсивно потянул штурвал на себя, одновременно стараясь совместить пунктир изображённых на дисплее крыльев с двумя часто мигающими красными рисками. За стеклом кабины не было видно уже ничего, кроме густого тумана да крутящегося впереди пропеллера, но, судя по указателю авиагоризонта, он сейчас не падал, а, наоборот, вроде как взлетал носом вверх.

Самолёт страшно затрясло снова – тело то и дело переставало ощущать силу тяжести, когда Флинна подбрасывало в пилотском кресле, – а потом серую хмарь за стеклом кабины внезапно прорезала тонкая, словно пика, фиолетово-алая линия, и изображение на двух оставшихся мониторах тоже пошло мутными серыми волнами.