– Это не тебе решать, – говорит она заплетающимся языком.
– Нет, мне. Мы уходим отсюда.
– Я не вернусь в Нью-Йорк. Не сейчас.
Я замираю, слыша это категорическое утверждение.
– Думаю, нам лучше отложить это обсуждение до того времени, когда ты протрезвеешь.
– Хорошо. Но я еще не закончила.
Она хватает микрофон со стойки и кричит:
– Как насчет еще одной песни?
Толпа начинает реветь.
– Давайте вернемся к классике Рибы[3], – кричит Холли. – Мне хочется спеть «Представь себе».
Толпа снова разражается криками, на этот раз просто оглушающими. И когда начинает играть музыка, я совершенно уверен, что уже слышал эту песню, но никогда не вслушивался в слова. Но когда Холли поет, каждая строчка доходит до моего сердца.
Все, что она рассказывала мне о своей матери, которая постоянно сходилась с любыми мужчинами, лишь бы они имели достаточно денег, чтобы их прокормить, снова всплыло в моей памяти. Эта песня была посланием мне, и, думаю, я понимаю его смысл.
Чего я не понимаю, так это того, как, черт возьми, заставить ее поверить в то, что она не просто какое-то украшение моей жизни. Она
Холли не из тех женщин, которых можно убедить словами. Теперь я уже это знаю. Ей нужно, чтобы я доказал это делами. И знаете что? Это я могу сделать, черт побери.
Ее чистый, проникновенный голос тянет последнюю ноту целую вечность, и бар ходит ходуном от аплодисментов и восторженных воплей. На этот раз я долго не жду. Я делаю шаг к ней, подхватываю ее на руки и спрыгиваю со сцены.
– Что ты?..
– Я отвезу тебя домой.
– Но я не собираюсь…
– К
– О!