Язык его тела говорит мне о том, что что-то неладно. Он хмурится, его челюсти крепко сжаты, и весь его вид противоречит его беззаботным словам.
Он проводит пальцами по волосам и вздыхает. Его губы сжимаются в полоску.
– Ты помнишь, я сказал, что иногда мне приходится прибегать к устрашению и лично присутствовать в офисе? Сейчас один из таких случаев. Мне нужно вернуться в Нью-Йорк.
Реальность. Вот что послужило причиной смены настроения Крейтона.
И с моей стороны было бы наивным думать, что мы сможем навсегда остаться в этом маленьком мирке. Меня тоже поджимает время. Если мы хотим, чтобы у нас что-то сложилось, мы оба должны заняться своими жизнями.
– Тогда тебе следует ехать в Нью-Йорк и заняться устрашением, – говорю я ему.
Его лицо серьезно, на нем нет даже тени улыбки.
– Я сказал тебе, что останусь с тобой до тех пор, пока ты не поймешь, что для меня нет ничего важнее тебя. А если я уеду, я нарушу данное тебе обещание.
Волна тепла снова разливается по моему телу. Я качаю головой и кладу руку ему на плечо.
– Ты уже доказал мне это. Я верю тебе. А теперь отправляйся в Нью-Йорк и занимайся своим бизнесом, как безжалостный диктатор, каким ты, я знаю, хочешь снова стать.
Напряжение понемногу покидает его.
– Ты уверена?
– Да. Ты сказал мне: по-настоящему важно лишь то, что происходит между нами. И это означает, что мы, каждый по-своему, разбираемся со своим дерьмом и поддерживаем друг друга. Рядом мы или нет. Если я смогу быть рядом с тобой, я буду, и наоборот. Мы как-нибудь все наладим.
Крей наклоняется и целует меня в подбородок.
– Я люблю тебя, Холли.
– Тогда иди, завоевывай мир. Я буду ждать тебя, когда ты покончишь с этим.
Он поднимает голову и смотрит на меня, и в его взгляде отражается целое море чувств. И у меня замирает сердце.
– Я думал, что у меня есть все, – тихо говорит он. – А потом я встретил тебя. И теперь у меня точно есть все.
Я проглатываю комок, застрявший у меня в горле, чтобы сдержать слезы, готовые брызнуть из глаз.
– Ты не должен говорить мне такое. Я еще не в состоянии справиться с этим.