— Я постучал, товарищ старшина. Извините, мне показалось…
Показалось! И улыбочка. И говорит, как по книге. Недаром комбат предупреждал: теперь в армию будут приходить люди образованные. Вот он, пожалуйста, образованный. Вообще-то красиво говорит, да и сам парень красивый, однако…
— Чему улыбаетесь?
— Привычка, товарищ старшина. Вы, пожалуйста, не подумайте…
«Ого! — глаза старшины замутились, дробинки в них сделались еще мельче. — Плоховато ты знаешь Клушина, беллетрист».
— Сапоги?..
— Так с гауптвахты ж.
— А я разве спрашиваю откуда? В самоволку небось в начищенных ходите? И… у ограды околачиваетесь в начищенных!
— Это уж, позвольте заметить, службы не касается. Я в свободное время… с кем хочу, с тем и дружу…
Брови сдвинул, губы закусил старшина, — видно, что по больному месту пришлось. А может, и зря — разговора опять не получится.
— Как это не касается? Вы же образованный человек, одиннадцать классов окончили, а не стесняетесь с девушками на виду у всех…
Усмехается. Объяснение ему подай. А что тут объяснять? Не положено, да и все. На тетрадку вон щурится, рад, что и у старшины больное место нашлось. Образовался, называется. Месяца не прослужил, и уже в самоволку потянуло. А в Москве, говорят, настоящая любовь была, из-за нее будто и в институт не поступил. Знаем мы их любовь — уже и писем не пишет. Да и когда: все свободное время у ограды, по другую сторону которой — опять «настоящая». Под стать самому. Одуванчик. А дунь ветерок покрепче — и вся красота… Что-то раньше таких у ограды не замечалось. Ну да рыбак рыбака… На батькиной шее, знать, сидит, вот и модничает. Причесочка — только в журнале и видел. Молодежь пошла…
— Постараюсь являться в начищенных. Разрешите идти?
— Постарайтесь, пожалуйста. В следующий раз. — Клушин покосился на записку.
Улыбается. Вообще-то умеет владеть собой парень. Надо бы как следует побеседовать, но на этот раз не выйдет. Да и когда: Зоя Васильевна наверняка сегодня спросит урок. Тьфу! И говорить-то стал, как сын Валерик: «Зоя Васильевна… спросит…»
— Ладно, идите… Ну? Вопрос, что ли, опять?
— Разрешите? Вы там по ложному пути пошли, в задачке-то. После умножения нужно за скобки вынести… три а — квадрат б — куб. Тогда в скобках останется сумма кубов, которая сократится со знаменателем.
Уперев кулаки в стол, весь напрягшись, старшина с минуту смотрит на дверь, закрывшуюся за Огоньковым, будто хочет выстрелить в нее своими зрачками-дробинками. Потом шумно вздыхает, придвигает тетрадку. «Что ж, коли вовремя не выучился… Вынести, говоришь? Допустим. А дальше?..»
Десять, пятнадцать минут Клушин выносит, разлагает, сокращает… Уравнение не упрощается. Снова выносит, то и дело поглядывая на часы: до занятий час, а еще наряд инструктировать. Черт бы побрал все эти скобки! Надо, наверно, в восьмой было идти. С другой стороны, год терять не хочется, вон уж чуть не из институтов приходить стали, — пожалуй, одной строгостью и не возьмешь…
Старшина напряженно потирает лоб, как загипнотизированный, смотрит на стрелки часов. Потом кричит за перегородку:
ebooksa