— Что именно, Иван Матвеевич?
— Да что к нему я ходил высказываться. Выпившему мужику всегда поболтать хочется. А если, я думаю, досконально вникнуть, что же тут смешного?! Дурак я был. Все мы прежде маленько дурью маялись, чего уж там... — Он прислонил костыли в угол и ловко вспрыгнул на подоконник. — Ты ругаться не станешь, если я в форточку покурю? Оно хорошо вытягивает, как в трубу.
— Курите, пожалуйста, — разрешила Татьяна. — Я люблю, когда табаком пахнет.
Странно, но ей было хорошо и легко с Матвеевым, точно они давным-давно знали друг друга.
— Понятно. Раз табак, стало быть, мужчина. Вот ты и возьми за руб с полтиной! И что в нем такого, в табаке? — Он щелкнул зажигалкой, сделанной из гильзы. Затянулся глубоко, со вкусом. — Дома-то я всегда курил на крылечке. В избе травами пахнет, полем, значит, и лесом. Моя жена держала для запаху, ну и для лечения болезней всяких. Хошь и зимой, войдешь в избу с морозца, а в нос шибанет, вроде тебе и лето на дворе!..
— Вы сами откуда, Иван Матвеевич?
— Из Больших Гореликов. Деревня наша так называется. Вот скажи ты, как интересно получается: Большие Горелики есть, должны бы и Малые быть, а их нету!
— А где ваша деревня находится?
— Так где же ей быть, дочка: в Новгородской области, — удивленно сказал Матвеев. Он докурил цигарку и выбросил окурок в форточку. — Красотища у нас, доложу я тебе!.. Поглядел я, не к месту будь сказано, на Украину эту. Степь голая... Ну, Белоруссия, та на наши места похожа. Только у нас леса посуше будут, хотя болот тоже хватает. А ты что интересуешься?
— Просто так.
— А то, может, земляки мы с тобой?..
— Нет. — Она покачала головой.
— Нет, так и нет. — Он спрыгнул с подоконника. — Давно вот собирался сказать тебе, что геройская ты баба, прости на слове. А почему, если спросить, например?.. Потому что русская ты. Это понимать должна и в сердце своем крепко чувствовать.
— Какая там геройская. Вы герой, это да.
— Про меня нет разговору, я мужик. А ты хандришь все, как я погляжу. Не годится это, нет!.. Мне за пятьдесят много, одна нога осталась, а все равно думать про смерть не велю себе, успеется. А к чему мне спешить, сама подумай? Жить нам с тобой надо... Пахнет хорошо с улицы, чуешь?
— Утром особенно, — сказала Татьяна. — Откроют форточку, такой воздух!..
— А утром все бывает особенное. Хоть бы и человека взять, а хоть бы и природу. Зимой запряжешь лошадку и айда в лес по дрова. Снежок нетронутый мягкий, ласковый... А то след заячий либо лисий в гущу метнется... Хорошо! Про лето говорить нечего. В поле, когда сенокос начинается... — Матвеев качнулся, взявшись за голову. Должно быть, приятно было ему вспоминать, как выходил он рано-рано поутру, становился в ряд с другими мужиками на покосе и как пела, тонко и звеняще, в его сильных руках коса: «Взжиг-взжиг, взжиг-взжиг...» — Утром, дочка, роса падет, трава от росы делается тяжелая, сочная, сама под косу ложится. Вроде и не работу справляешь, а играешь, правда. Мать честная, до чего сенокос люблю!..
— А если лягушка или еще кто-нибудь под косу угодит? — вдруг спросила Татьяна.
— Лягушка?.. А вот не знаю. Змею, было дело, отец мой однажды разрезал. А насчет лягушек не слыхал, нет. Может, и попадаются. Что это тебе про лягушек спросилось?
— Подумалось как-то.
ebooksa