— От красоты своя польза, — встрепенулся Матвеев. — Иной раз, может, от нее побольше пользы, чем от куска хлеба. Нет, не хлебом единым... Красиво — вот тебе и польза, а как же!
— Это что же получается? — сказал санитар удивленно. — Непонятно мне что-то.
— Красота, она человека добрее делает, душу греет. Сам прикинь: отчего русский человек добрый, не скупой?.. Потому, я тебе скажу, что как народился, так и окунулся в красоту...
— Бесполезна, Матвеев, твоя красота, — возразил санитар. — Злым нужно быть, а не добреньким. Вон сколько крови пролито, а ты мне про доброту талдычишь!..
— И будь злым, когда в том надобность есть. Кто тебе не велит? А без надобности зачем же?.. Волк и тот без нужды никого не трогает. А мы с тобой — люди!
— И люди похуже волков бывают.
— Бывают, никто не спорит, — согласился Матвеев. — Иначе не проливалась бы человеческая кровь...
Татьяна слушала перепалку, и отчего-то ей жаль было санитара. «Как же он живет, — думала она, — если не понимает и не принимает красивого, а во всем одну пользу ищет?..» И хотелось, чтобы Иван Матвеевич объяснил все, доказал...
Где-то в парке одинокий, тоскующий голос пел под аккомпанемент гармони:
— Дубровин, — прислушиваясь, сказал Матвеев.
— Вот тебе тоже добрый, артист, душа-человек! — подхватил санитар со злостью. — А жена, однако, письмо прислала, чтобы не ехал к ней, не возвращался. Не нужен больше!..
— Почему? — спросила Татьяна, настораживаясь. Она приподнялась, сколько позволяли силы,
— Мало ли! — сердито сказал Матвеев, взглядом давая понять, чтобы санитар молчал. — Не бери в голову, дочка. У тебя своих забот и хлопот хватает.
— А что не брать?! — выкрикнул санитар, резко толкая коляску. — Инвалид он, слепой. Совсем слепой. В танке ему глаза выжгло, вот и не нужен бабе своей!
— Дурак! — Матвеев сплюнул, повернулся, едва не упав, поскользнувшись на мерзлой земле, и запрыгал прочь.
— Осерчал... — виновато проговорил санитар. — Разве я хотел его обидеть? Э-эх, язви ее!..
— Хороший он, — тихо сказала Татьяна. — Всем людям добра желает. Поедем и мы, надоело гулять...
— Он-то хороший, — вздохнул санитар. — Он-то желает. Я про других про всяких.
Слова песни гулко звенели в морозном тихом воздухе.
— Если можно, быстрее! — попросила Татьяна. А сама думала: «Человек жене не нужен... А кому, кому я нужна такая, изуродованная, искалеченная?.. Родная дочка не узнает, отвернется!..»